казнь отменена. Более того, его осудили ошибочно, и он был не преступник, а герой. И за это его повысили в чине, повесили ему на плечи эполеты.
Это была как раз одна из выдуманных им историй. Но была и настоящая. Жаров хотел было ее рассказать, но его собеседник перебил его:
– Нина всегда говорила, что перед катастрофами людям снятся сны, и они, эти сны, в точности предсказывают катастрофы…
Впрочем, может быть, этот человек как раз таким образом и отвлекался от своего горя. Просто говорить о том, что произошло, было бы похоже на желание вызвать жалость к себе. В итоге он все равно, хоть и через другую тему, говорил о своей жене.
И он поведал Жарову еще две истории о сновидениях, довольно широко известных в народе и скучных.
– У меня у самого был такой случай в детстве, – сказал Жаров. – В пионерском лагере, в горах. Ты был в лагере?
И Жаров тоже рассказал историю.
Родители как-то отправили их в лагерь «Тюзлер», что на полпути к Ай-Петри – Витьку Жарова и Вовку Пилипенко. Они были еще не настолько взрослыми, чтобы бегать за девчонками, и вся энергия уходила на страшилки. Их рассказывали на ночь – загробным голосом, когда лежали в палате после отбоя. Днем, в тихий час, когда их насильно укладывали спать, отчего-то пошла мода рассказывать и сны. Постепенно все стали с ужасом замечать, что некоторые сны сбываются.
Например, одному мальчишке приснился сон, будто бы он пошел чистить зубы, а из тюбика, вместо зубной пасты, полезли черви. На другое утро один пионер действительно выдавил из своего тюбика дождевого червяка. Следующий раз кому-то приснился сон, будто на забор лагеря свалилась сосна, и тут же оказалось, что это на самом деле произошло.
И вот, в третьем отряде воцарился самый настоящий ужас… Он захватил сначала мальчишескую палату, потом перекатился через коридор к девчонкам. Одной Леночке приснилась злая крыса с горящими глазами, выходящая из-под шкафа, а на другое утро она нашла у себя под кроватью крысу, правда, уже дохлую. Вершиной этого кошмара был сон о том, что машина директора лагеря свалилась в пропасть над Караголем. Вещий сон сбылся, директор, к счастью, успел выпрыгнуть, но на кое-кого настучали со страха, и кое-кого вызвали к начальству…
По мере того, как Жаров рассказывал, Куравлев все больше мрачнел. Странная, неожиданная реакция… Обычно эту историю слушали с радостным интересом, в ожидании концовки, которая все объяснит. Но собеседника, похоже, вовсе не интересовала ни сама история, ни ее концовка. Куравлев нетерпеливо ерзал, по всему было видно, что его посетила какая-то серьезная, неотступная мысль. В конце концов, он угрюмо простился, запрокинул голову с кружкой, допивая остатки, и поспешно вышел из пивной, так и не дослушав неожиданного финала жаровской истории.
Журналист остался сидеть над пачкой своих газет, глубоко задумавшись, вспоминая каждое сказанное им слово. Допив свое пиво, он взял под мышку пачку «Курьера», и в задумчивости добрел до редакции.
Что-то в его безобидном рассказе насторожило Куравлева, каким-то неожиданным образом повернуло ход его мыслей…
Конечно, человек, чью жену зверски убили месяц назад, имеет право на неадекватное поведение. Где-то по городу ходит маньяк, все силы брошены на его поиск, но пока – тщетно. Нина Куравлева была лишь первой жертвой: никто в управлении не сомневался, что вот-вот должно произойти следующее убийство… Куравлев правильно поступил, что не рассказал следователю сон своей жены. Прагматичный Пилипенко сделал бы один возможный вывод – Куравлев и есть убийца.
Он подозревал жену в измене. Нашел в почтовом ящике брошюру и прочитал ее, что еще больше разогрело его гнев. Тут жене снится этот сон. И Куравлев убивает ее, обставляя казнь атрибутами сна.
И все же, эта версия была отброшена. Почему? Что за железное алиби у Куравлева и что за обстоятельства, исключающие его причастность к убийству жены?
Поздно вечером, чуть ли не на автопилоте дойдя до редакции, Жаров все никак не мог угомониться. Теперь его рука постоянно сжимала бутылочку крепкого «Славутича» – после слишком бурного общения с Куравлевым, ему была необходима постоянная химическая поддержка. Он и номер Алиски набирал, держа «Славутич» в ладони.
Алиска работала психологом в милиции, с этой девушкой у Жарова были сложные, запутанные отношения. Последнее время они дошли до такой стадии, что Жаров не мог обратиться к ней иначе, как по служебной необходимости. Ему показалось, что она тоже была рада поводу пообщаться.
– Что ты обо всем этом думаешь как штатный психолог? – спросил Жаров, рассказав ей в общих чертах о встрече с Куравлевым.
– Думаю, что надо сообщить об этом следователю, который ведет дело. И не бойся, что Пилипенко поднимет тебя на смех.
– Я сообщу, – ответил Жаров, хотя и не был уверен в правильности такого решения. – Но сначала хотелось бы с тобой поболтать. Ты ж должна что-то знать о снах и сновидениях! Вот, например, в моей последней передовице, есть такая история, которая произошла на самом деле…
– Не рассказывай, – перебила его Алиска. – Я ведь куплю газету завтра. А если расскажешь, то будет неинтересно читать.
Она помолчала, наверное, собираясь с мыслями. Весенний сквозняк, вместе с чьей-то пьяной песней летевший из распахнутой форточки, шевелил на столе бумаги. Жаров слышал ее дыхание, ему стало грустно. Еще недавно оно было рядом с ним, полностью принадлежало ему. Теперь кто-то другой слушает эту тихую музыку…
Алиска говорила, будто читая какой-то готовый текст, как всегда, быстро и четко:
– Сон на самом деле может предугадать будущее, если признаки этого будущего находятся в настоящем. Например, тебе снится сон, что ты провалился на экзамене. А ты плохо готовился, ты знаешь, что можешь не сдать и боишься этого. В ночь перед экзаменом тебе снится сон, что ты провалился. Днем ты естественно, получаешь неуд. Не потому, что тебе приснился вещий сон. И сон, и неуд имеют одну причину – ты не подготовился к экзамену, олух!
– Спасибо, – отреагировал Жаров. – Ну, а в данном случае?
– Супруге Куравлева действительно мог присниться сон, что ее кто-то убьет, если она изменяла мужу, если он грозил ей и так далее.
– Но почему ей приснился не муж, а какой-то маньяк?
– А вот почему: у мужа были определенные склонности, она ведь это хорошо знала. Возможно, он проделывал с нею в постели какие-нибудь жестокие штучки. Вот и возникла ассоциация: муж – палач, который, в образе ряженого, наказывает ее за измену, сердце грешницы – брошюра, она сама виновата – сама пронзает себя ножом. Поэтому я и говорю: расскажи Пилипенке, хоть оно и выглядит, как бред. Любой маньяк когда-то начинает. Кто может поручиться, что после убийства своей жены этот Куравлев на самом деле не станет маньяком?
Повесив трубку, Жаров вспомнил разговор с Куравлевым. Он не говорил прямо, что жена была ему неверна, но Жаров догадался, что по этой части в его семье было неблагополучно.
Вот уже месяц следствие велось по нескольким направлениям. Поиски любовника были безрезультатны: Куравлев ничего не мог или не хотел сказать по этому поводу, опрос соседей и подруг жертвы также не дал результатов.
Само собой приходило на ум, что убийство как-то связано с деятельностью секты борцов за нравственность, но никакой зацепки, кроме брошенной в ящик книжицы, обнаружить не удалось. Однако именно на ней, на глянцевой поверхности обложки, на свежей типографской краске, и были найдены отпечатки пальцев, скорее всего, оставленные убийцей. В базах данных эти отпечатки не значились, не принадлежали они ни работникам типографии, печатавшим книгу, ни той разносчице, которая бросила книгу в почтовый ящик. Впрочем, последнее объяснялось: девушки из секты ходят в маскарадных костюмах, а костюмы комплектуются легкими белыми перчатками, не столько для защиты от холода, сколько для
