покрытыя ругательными пасквилями без?именныхъ авторовъ: производятъ ли они какое-нибудь чувство негодованія въ душ? великаго нашего Монарха? Не трудно было бы открыть дерзновенныхъ ругателей… Фридрихъ отмщаетъ имъ презр?ніемъ! Но естьли ругательства людей неизв?стныхъ и низкихъ не могутъ быть для него ощутительны, то черная неблагодарность друзей, близкихъ къ его сердцу, д?йствуетъ на него т?мъ сильн?е. Возможно ли оставить ее безъ наказанія? возможно ли пренебречь оскорбленіе, нанесенное такимъ челов?комъ? который, за н?сколько минутъ, лежалъ y ногъ прогн?ваннаго имъ Государя, исполненный раскаянія, обливаясь слезами любви, въ жару благодарности, удивленія, восторга? Таковъ поступокъ Графа Ланицкаго! — Представляю вамъ мои доказательства, и моихъ свид?телей.
Графъ Варендорфъ указалъ на. Прусскую вазу, и на двухъ свид?телей: надзирателя мануфактуры и стараго жида. Присяжные прочли на ваз?; слово тиранъ, сличили его съ другими словами надписи, и нашли въ почеркъ совершенное сходство. Сильное негодованіе изобразилось на лицахъ слушателей. Графъ Варендорфъ вел?лъ приближиться жиду. Наружность его им?ла въ себ? что-то необыкновенное и отвратительное; онъ былъ чрезвычайно сухъ и прямъ; голова его была неподвижна, но глаза б?гали и сверкали; казалось, что этотъ челов?къ всегда им?лъ въ душ? безпокойство, о чемъ-то заботился, хот?лъ все вид?ть, досадовалъ, что не им?лъ назади глазъ. Видъ его былъ см?лый, но онъ оглядывался по сторонамъ, когда начиналъ говорить, и голосъ его, чрезвычайно непріятный и охриплый, дрожалъ; этотъ челов?къ назывался Саломономъ. Поклявшись Тальмудомъ, что онъ не лжесвид?тель, онъ началъ отв?чать сл?дующимъ образомъ на вопросы Графа Варендорфа:
Графъ. Знаешь ли эту вазу?
Саломонъ. Знаю.
Графъ. Гд? и когда ты ее видълъ? Объяви присяжнымъ все, что теб?, въ отношеніи ней, изв?стно!
Саломонъ. Я вид?лъ ее въ первой разъ въ Санъ-Суси, перваго числа сего м?сяца, въ однннадцатомъ или двенадцатомъ часу вечера — не могу точно назначить времени. —
Графъ. Что нужды! продолжай. По какому случаю зам?тилъ ты эту вазу? Подумай хорошенько; не забудь ни одного обстоятельства: всего важн?е, чтобъ господа присяжные знали настоящее положеніе д?ла!
Саломонъ. Я получилъ эту вазу изъ рукъ Его Величества, которому угодно было, чтобы я, увернувши ее, положилъ въ ящикъ для отсылки во Францію; будучи охотникъ до р?дкихъ вещей, я началъ внимательно ее разсматривать. Вотъ платокъ, которымъ я стиралъ съ нее пыль. Зам?тивъ надпись: во славу Фридриха Великаго, написанную б?лою краскою по синему полю, и желая разсмотр?ть ее лучше, я началъ обтирать ее мокрымъ платкомъ; но къ удивленію своему прим?тилъ, что синяя краска, подъ самою надписью, стиралась и приставала къ платку; — я началъ тереть сильн?е, оттеръ всю краску, и ясно увид?лъ слово тиранъ. О Авраамъ! воскликнулъ я отъ удивленія. — Что сд?лалось съ тобою, Саломонъ? спросилъ Его Велячество, который въ эту минуту стоялъ позади меня. Ты в?рно усталъ, и хочешь пригласить отца Авраама къ себ? на помощь? Я не могъ отв?чать ни слова; удивленіе сковало мой языкъ; глаза мои были неподвижно устремлены на слово тиранъ; я не позволялъ себ? имъ в?рить и безпрестанно перечитывалъ надпись: во славу Фридриха, Великаго тиpaнa. Волосы становились на головъ моей дыбомъ. — Его Величество, не дождавшись отъ меня отв?та, взялъ изъ рукъ моихъ вазу, прочиталъ надпись и вышелъ изъ Галлереи, не сказавши ни слова. Бол?е ничего не могу объявить почтенному Собранію.
Саломонъ поклонился и хот?лъ выдти изъ залы, съ позволенія господина Варендорфа; но Альбертъ требовалъ, чтобы онъ остался, желая сд?лать ему допросъ въ свою очередь. Саломонъ с?лъ на скам?йку. Кликнули другаго свид?теля, главнаго смотрителя надъ Королевскою фабрикою, и Графъ Варендорфъ началъ допрашивать его сл?дующимъ образомъ:
Графъ. Вид?лъ ли ты надпись, сд?ланную на Прусской вазъ?
Надзиратель. Вид?лъ.
Графъ. Можешь ли ее вспомнить?
Надзиратель. Могу: во славу Фридрихаса Великаго тирана.
Графъ. Изв?стно ли теб?, кто сд?лалъ эту надпись?
Надзиратель. Думаю, что Графъ Ланицкій.
Графъ. Можешь ли сказать, почему такъ думаешь?
Надзиратель. Софія Мансфильдъ, та самая Художница, которая разписылала вазу, при мн? просила Графа Ланициаго, им?ющаго прекрасный почеркъ, сд?лать вм?сто ея надпись на вазъ, которая не была еще обожжена. Молодой Графъ исполнилъ требованіе Софіи; я самъ вид?лъ, какъ онъ взялъ въ руки вазу, какъ написалъ на ней надпись, какъ отдалъ ее тому изъ мастеровыхъ, которому поручено было поставить ее въ горнъ — мастеровой немедленно вынесъ ее въ ближнюю залу, и в?роятно въ ту же минуту поставилъ на огонь.
Графъ. Но вид?лъ ли ты вазу въ ту минуту, какъ вынули ее изъ горна, и зам?тилъ ли слово тиранъ?
Надзиратель. Я вид?лъ ее спустя н?сколько часовъ посл?, читалъ надпись; но слово тиранъ, закрытое синею краскою, не было еще тогда прим?тно; я самъ отвозилъ ее въ Санъ-Суси. Дни черезъ два Государь призывалъ меня къ себ?, показывалъ мн? надпись, но я не могъ, и теперь не могу сказать, какимъ образомъ явилось въ ней слово тиранъ: оно не могло быть приписано посл? обозженія вазы, a разв? только прикрыто синяю краскою. Я думаю, что оно написано Графомъ Ланицкимъ, и вотъ причины, заставляющія меня такъ думать: ему поручила Софія Мансфильдъ сд?лать вм?сто ея надпись; слово тиранъ написано такимъ же точно почеркомъ, какъ и другія; Графъ Ланицкій при мн?, въ другомъ случа?, называлъ Государя тираномъ. — Надзиратель пересталъ говорить; Альбертъ просилъ и его также не выходишь изъ залы. Оставалось допросить еще двухъ свид?телей: того ремесленника, которому Графъ Ланицкій отдалъ вазу, сд?лавши на ней надпись, и того, который долженъ былъ поставить ее въ горнъ. Одинъ объявилъ, что онъ, по требованію обвиненнаго, тотчасъ отнесъ вазу въ ближайшую залу, въ которой находятся горны, и что въ это время ни одинъ челов?къ къ ней не прикасался; другой утверждалъ, что онъ поставилъ вазу въ горнъ, вм?ст? со многими другими, и что онъ не отлучался отъ огня ни на минуту. Симъ кончились допросы Графа Варендорфа, который сказалъ, что не считаетъ за нужное подтверждать словами доказательсетва явныя; что онъ желаетъ искренно вид?ть Графа Ланицкаго оправданнымъ; что самъ Великій Фридрихъ почтетъ торжествомъ пріятнымъ, естьли преступнику, имъ обвиненному и прежде ему любезному, возвращена будетъ невинность, a съ нею и дружба его Монарха.
Альбертъ, скромный, но въ то же время мужественный и твердый, выступилъ на средину залы. Графъ Ланицкій, который сид?лъ спокойно во все продолженіе Варендорфова допроса, побл?дн?лъ, когда увид?лъ Альберта, идущаго опровергать его обвинителей. Графиня, бл?дная какъ смерть, неподвижно смотр?ла на Альберта: вся душа ея заключена была во взорахъ. Страшная тишина царствовала въ собраніи; казалось, что н?жное чувство матери овлад?ло сердцами зрителей; вс? втайн? желали усп?ха Альберту, неустрашимому, великодушному Альберту, который одинъ им?лъ наружность спокойную и былъ заран?е ув?ренъ въ своей поб?д?.
„Нe хочу, милостивые Государи, сказалъ Альбертъ, разтрогать чувствительности вашей изображеніемъ сильнаго моего чувства, которое долженъ напротивъ усмирить: ибо, для уб?жденія васъ въ невинности моего друга, им?ю нужду въ спокойствіи духа, въ холодной прозорливости разсудка. Уб?дишь васъ — единственная моя ц?ль! Не хочу приб?гать къ украшеніямъ краснор?чія, изобильно разсыпаемымъ передъ судилищемъ законовъ, и часто осл?пительнымъ для безпристрастія судей — средства сіи не нужны для оправданія невинности, унизительны для ея защитника, оскорбительны для Судіи правосуднаго. Такъ думая, милостивые Государи, не позволю себ? сказать ни слова въ похвалу великодушнаго и правосуднаго нашего Монарха. Похвала въ устахъ предателя, или въ устахъ того, кто защищаетъ подозр?ваемаго въ предательств?, не можетъ быть достойною ни Государя великаго, ни славнаго и благороднаго народа. Естьли ув?ритесь, милостивые Государи, что имя предателя неприлично обвиненному моему другу; то отъ него зависитъ, не словами, но д?ломъ доказать благодарность свою Монарху, который позволилъ ему избрать судей своихъ между своими ровными. Я твердо над?юсь, что судіи его могутъ быть уб?ждены единою только истинною, не украшенною, но очевидною. Скажу имъ, что обвинители Графа Ланицкаго не представили ни одного положительнаго доказательства; ни одинъ изъ свид?телей не говорилъ и не можетъ сказать, чтобы онъ вид?лъ, какъ обвиненный писалъ слово тиранъ. Первый изъ нихъ, жидъ Саломонъ, объявилъ намъ только то, въ чемъ мы, и безъ его свид?тельства, сами собою могли бы ув?риться, что въ
