местный колорит.
- Добрый вечир, - жизнерадостно приветствовала я старосветскую парочку, улыбаясь оптимистичной улыбкой доярки с советского плаката. Парочка молчала, рассматривая меня без единого звука, без жестикуляции, без малейшего мимического движения.
- Добрый вечир, кажу - я стояла напротив них как ковбой на главной улице американского среднезападного городка. В живых мог остаться только кто-то один. Пусть молчат хоть два часа, я буду стоять и смотреть на них. Кто первый дрогнет, тому хана. Лобовая атака. Подвиг Гастелло. Повесть о настоящем человеке. Нам нет преград.
- Вечер добрый, - не выдержала бабка, когда у меня уже начали неметь ноги и я готова была сдаться (но не сдалась бы все равно, хоть ты тресни). Они проиграли. Победитель получает все. Теперь я буду ночевать у них, в курятнике, на сеновале, укрывшись пугалом на огороде - где угодно, но не на дороге и не в лесу.
- Я перепрошую, спизнылась на автобус до Староконстантынова. Чи не пидскажете, може у вас можна десь переночувать? Мени не обовъязково в хати, можна десь на горище або у сарайчику, бо страшно ж ночью дивчини самий...
У большинства одесситов нет привычки говорить по-украински, да в те времена употребление этого языка в Одессе вообще считалось дурным тоном и признаком чужака в нашем городе. Украинские слова легко входили в одесский язык наравне со словами из идиш, французского, молдавского, английского сленга и Б-г знает еще чего. Но говорить на украинском или на суржике коренные одесситы считали ниже своего достоинства. Поэтому украинская речь в моем исполнении звучала предательски чужеродно.
- А звидки вы? - спросила бабка, продолжая рассматривать меня.
Я сделала вид, что поняла ее вопрос как «Откуда вы в данный момент появились?», а не как «Где вы родились и где проживаете» - так было выгоднее, потому что сказать «Я из Одессы» было чревато ассоциациями с воровством, бандитизмом, налетами, Сонькой Золотой ручкой и украденным с веревок бельем.
- Я з Таборив, - ответила я, делая рожицу простой сельской девочки.
- А в кого ви там булы?
- В Петра, - Петром звали краснолицего дядьку, который объяснял мне, что правильнее всего идти через лес.
- В Охрименка?
- Ну да, в Петра, - я на всякий случай не врала, а крутила дипломатические увертки. Талеиран в селе Гута.
- А що ж ви в нього не зосталысь?
- Так треба ж було йихаты до Староконстянтинова, - сельская тупизна позволяет хоть сто лет отвечать на вопросы, так ничего и не ответив.
- А що ж вин, не знае, колы автобус?
- Та знае, я дви годыны як выйшла, та пишла лисом и ось, спизнылася.
-Так тут лисом пивгодыны.
- Так я ж заблукала.
Лица моих визави изобразили полное и стопроцентное неверие ни одному моему слову. Заблудиться между Таборами и Гутой тут не смог бы и грудной ребенок.
- А вы Гундосчиху знаете? - это был, судя по всему, ключевой вопрос, от которого зависела моя судьба. Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу. Рассказать про Гундосчиху я ничего не смогла бы, поэтому решила сказать правду.
- Нет, не знаю. - Точно?
- Прысягаюсь.
- И совсем не знаете и никогда не видели?
Судя по всему, ответ про Гундосчиху удовлетворил моих собеседников и оставалось только убедить допрашивающих в правдивости моих слов.
- Никогда-никогда ни разу не видела и даже не слыхала о такой. От вас в первый раз слышу. А кто она такая?
Дедок взглянул направо и налево и суетливо включился в разговор.
- Так что ж ты держишь дытыну на улице, пошли уже уложим ее спать. Ночь на улице, дытына устала...
Передо мной отворили калитку. «Получилось» - ликовала я. В хате в крохотной комнатке с потолками чуть ниже моего роста и окошком со спичечный коробок огромная кровать ожидала меня вспененной периной и пирамидой сдобных подушек. Я разделась и утонула в блаженстве волглого белья, пахнущего свежестью и плесенью одновременно. Моя распрямившаяся впервые за день спина растворилась в перине и потащила меня за собой в сон, наполненный сосновыми стволами и папоротниками.
Разбудили меня, как и положено, петухи. Крохотное окно умудрилось пропустить в себя весь забортный свет и комнатка с белеными стенами была наполнена рассветом.
Пока я искала в рюкзаке, на что сменить тот костюм лешего, в который превратилась вчера моя одежда, в комнатку без стука вошла бабка.
- Проснулась уже? Я слышу, ты ходишь. Пишлы снидать.
- Хвылынку, переоденусь.
Бабка деликатно прикрыла за собой дверь. Я надела чистую футболку и джинсы и оценила шансы спасти свой вчерашний туалет. Шансы были невелики. Сосновая смола за ночь окаменела, превратив мои джинсы и футболку в жесткую конструкцию, испещренную хвоей и черными шариками невинно убиенных муравьев. Оставалось догадываться, как выглядели мои волосы. Судя по ощущениям, их легче было срезать, чем отмыть. Ладно, добраться бы до дому, подумала я, выходя во двор.
Во дворе к стволу столетней груши был приделан чуть более молодой умывальник. Рядом стоял стол с пожелтевшей и потрескавшейся клеенкой, сохранившей свой клетчатый рисунок только у самых обтрепанных краев. Вытоптанная земля вокруг стола была испещрена куриным пометом. Сами куры, в количестве трех штук, порпались возле небольшого дощатого курятника в углу двора. Пока я умывалась над рукомойником, из хаты вышел хозяин, несущий в одной руке большую глиняную миску, а в другой стопку общербленных тарелок.
- Сидайте, - дружелюбно пригласил дед, расставляя немудреную сервировку, - поснидаем.
Мы уселись на топорных табуретках, и я смогла рассмотреть предназначенное нам блюдо. В глиняной миске слегка подваренные яйца были размяты с резаным зеленым луком, укропом и, по-моему, щавелем.
К нам присоединилась бабка, дополнив стол резаным крупными желтыми кубиками старым салом, несколькими толстыми ломтями четырнадцатикопеечного хлеба и молочной бутылкой с мутным самогоном. Все мое нутро решительно взбунтовалось против такого утреннего рациона, а смешанный аромат старого сала и бурячанки грозил рвотным рефлексом. Но обижать своими городскими мансами людей, которые предоставили мне свой кров, было бы одновременно свинством и чистоплюйством.
-Так вы звыняйте, что вчера так долго не пускали вас. Все через ту Гундосчиху, соседку нашу. Бона людям робыть, и нам робыть, так мы подумали, может вы тоже з тех, - дедок деловито разливал самогон по граненым стаканам, пальца по три в каждый.
- Ты меньше патякай, а то бутылку зараз назад в хату отнесу - перебила его бабка и обратилась ко мне - вы ешьте, ешьте, тюречку вот себе накладывайте, сало берить...
- А что она вам поробыла, та Гундосчиха - живо заинтересовалась я, тщательно оттягивая момент произнесения тоста и неизбежного вслед за этим глотания убийственной бурячанки.
- Багато чого поробыла. Корову извела, индюков тоже. Мы сперва не понимали, ну хворает корова и хворает, а потом нам уже другая соседка рассказала, что Гундосчиха ей поробыла...
- Бона поробыла, а мы не знали. Потом уже и водой свяченой поливали, и что только не робылы, а чего уж, когда худоба померла. А Гундосчиха всю жизнь людям робыть, а еще до нее и мать у ней, и бабка - обе были ведьмы.
- Настоящие ведьмы? - заинтересовалась я.
- А как же не настоящие. У нас вообще в селе люди не такживуть, как везде. Вот в Таборах даже.
