— И зимой можно носить вместо пальто.
— Можно, — ответил Ставицкий. — Хотя я в ней обычно только в машине езжу.
Помолчал, подумал, потом сказал:
— Ну что, наверное, маскарад можно кончать? Куртка сидит неважно — оттопыривается пистолет в заднем кармане. А зачем вам надо было осмотреть мою куртку?
Стас быстро глянул ему в глаза, спокойно ответил:
— Куртку — не надо. Я хотел осмотреть себя в куртке. Мы же с вами одного роста. А насчёт пистолета вы ошиблись. Это коробочка с мятными конфетами «Эвка». Угощайтесь!
— Вот и хорошо. Поставим все точки над «ё». Значит, подозреваете?
— Нет. Нет достаточных оснований. А вот серьёзно поговорить — есть о чём.
Ставицкий сердито хмыкнул:
— Как же это вы для такой серьёзной беседы пистолет не взяли?
Тихонов удобно уселся в кресло:
— А я его попусту с собой не ношу. Он же ведь, чёрт, тяжёлый. Да и таскать его повсюду — потерять можно, голову потом за него снимут.
— Мне казалось, что вы без этого обязательного криминального атрибута никак не обойдётесь.
— Дело в том, что этот атрибут для меня такой же инструмент в работе, как для бухгалтера — счёты или для вас — коробочка с гримом. Вы же не берёте её с собой, отправляясь в магазин или в гости?
— А вы пришли, чтобы прицениться к моей куртке?
— Нет. Я пришёл к вам в гости. Правда, в гости ходят по приглашению. Но специфика работы понуждает меня пренебречь некоторыми условностями. Поэтому я решил лучше прийти в гости к вам, чем приглашать вас к себе. Так, мне кажется, лучше.
— Кому лучше?
— Вообще лучше, — сделал неопределённый жест рукой Стас.
— Видимо, вы полагаете, что допросы в неофициальной обстановке более эффективны?
— Я уже сказал, что это не допрос. А что касается эффективности — несомненно. Я вам напомню о причине и цели своего визита, — тихо сказал Стас, и голос его стал жёстким. — Убита при непонятных обстоятельствах женщина, которую вы, по моим сведениям, любили, на которой собирались жениться и были ею не так давно отвергнуты. Во всяком случае, я мог рассчитывать на вашу всемерную помощь в розыске убийцы. Поэтому я пришёл сюда. В этой, как вы говорите, неофициальной обстановке она бывала много раз, здесь ещё должно быть эхо её голоса, и вы должны это помнить и рассказать мне всё, имеющее отношение к делу.
— Но вы же подозреваете меня. Это кощунство!
Стас посмотрел на него и сказал:
— Подозрения, уложенные в рамки уголовного закона, являются только следственными действиями. И всё! Вы мне лучше расскажите, что вы делали в понедельник вечером.
Ставицкий походил по комнате:
— В театре я был свободен. Позвонил Тане в редакцию около пяти, может, в половине шестого, предложил встретиться, поговорить. Она куда-то торопилась, сказала, что ей надо с кем-то увидеться. Велела позвонить в среду. Я поехал к Генке Григорьеву…
— Кто это?
— Мой приятель — тоже актёр. Его не оказалось дома. Там рядом с ним кинотеатр «Прогресс». Делать было нечего — зашёл на семичасовой сеанс. Потом поехал в ресторан, поужинал и отправился домой спать. Вы удовлетворены?
— Почти. Вы откуда звонили Тане?
— Из дома.
— Через сколько вы вышли?
— Вскоре. Минут через тридцать, наверное.
— Где живёт Григорьев?
— На Ломоносовском проспекте.
— Каким транспортом ехали к нему?
— Четвёртым троллейбусом.
— Итак, складываем: пять тридцать — вы звонили Тане, плюс полчаса на сборы — шесть. Минут пятнадцать ходьбы до остановки четвёртого троллейбуса, плюс минут тридцать езды. Значит, без четверти семь вы были у Григорьева. Так?
— Так.
— Когда вы уходили из дома, кто-нибудь из соседей вас видел?
— Понятия не имею. Я как будто никого не встретил.
— Идёмте дальше. Дома у Григорьева вас кто-нибудь видел?
— Нет, я же сказал, что его не было.
— А может, кто-либо из его родственников?
— Нет. Никто дверь не открыл.
— Ладно. Без пяти семь вы в кинотеатре. Какой демонстрировали фильм?
— Какая-то импортная белиберда.
— А точнее?
Видно было, что Ставицкий напрягся:
— «Вернись, Беата!»
— Прекрасно. Когда закончился фильм?
— Около девяти.
— Так это же короткий фильм. Что так долго?
— Журнал был длинный.
— Не помните, о чём?
— Новости науки и техники.
— Прямо из кино поехали ужинать?
— Нет. Была хорошая погода, снегопад, и я дошёл до метро «Университет», а оттуда почти до моста через Москву-реку. Там сел в такси.
— В каком ресторане ужинали?
— Дома актёров. Приехал туда около десяти.
— Какой швейцар дежурил?
— Новый какой-то. Я его не знаю.
— Ладно. Вы не запомнили, кто из официанток вас обслуживал?
— Да, конечно. Надя. Она может подтвердить.
— К сожалению, она может подтвердить только то, что вы пришли в ресторан около десяти. Она же с вами не ездила к Григорьеву и не смотрела «Вернись, Беата!».
Покусывая губы, Ставицкий сказал:
— Что ж, алиби у меня нет. Но это ещё ни о чём не говорит.
— Конечно, не говорит. А куртку свою вы когда последний раз носили?
— Неделю назад. А может быть, дней десять. Не помню. Если бы знал, что предстоит разговор с вами, повесил бы на неё табличку: «Ношено первого февраля с 17.30 до 22.00».
— Да вы не сердитесь, — миролюбиво сказал Стас.
— Посмотрел бы я на вас в моём положении, — зло дёрнул головой Ставицкий. Он достал из стенного бара небольшую пузатую бутылку, вытащил пробку. — Хотите попробовать? Это «Реми Мартен» — один из лучших в мире коньяков.
— Спасибо, я не хочу.
— А что, в вашем Скотленд-Ярде не пьют?
— В Скотленд-Ярде — не знаю, не был. А в МУРе — пьют. Только не на работе, — спокойно ответил Стас.
Ставицкий налил немного коньяка в высокий фужер, выпил разом, долго морщился, нюхая кусочек мармелада. Тихонов встал, подошёл к окну. На улице шёл снег, всё было серо и тоскливо. Стас почему-то
