— Это последний раз, — заверяет она, ни мало не смущаясь, даже не смотря на то, что так легко спалилась.
— Это уже сто последний раз, Эм! Ну, сколько можно!
— Ну, извини, Лёш.
— Ты неисправимая, — Злой со всей силы топчет ногой пачку.
— Ну что ты делаешь, монстр! — возмущается она.
— Ты — самоубийца! — заводится он. — Ты просто самоубийца! — Он поднимает с земли раздавленную пачку и, не глядя, тычет её ей в лицо. — Что здесь написано? Что здесь чёрным по белому написано, в этой траурной рамке?
— «Курение приводит к импотенции», — читает она.
— Ладно, это для пацанов, — обескуражено хмыкает он, — ну, а что обычно написано?
— «Курение убивает». Ну и что?
— То есть ты знаешь, что курение тебя убивает, и всё равно куришь?
— Да.
Злой в недоумении качает головой: подобной логики ему не постичь.
— Ладно, всё, с меня хватит! У меня этим куревом уже пропах весь дом! Мало того, что мамаша моя, так ещё и ты туда же! Короче, ещё раз увижу тебя с сигаретой…
— И чё тогда?
— Ничё. Это тебе придётся выбирать, что для тебя важнее: или я или этот кент, — отбрасывает он раздавленную пачку в сторону.
— Будешь тут мне ещё указывать! Что хочу, то и буду делать, — перебивает его Эмма, — или принимай меня такой, какая я есть.
— Или что?
— Сам знаешь что!
— Да, я знаю, — соглашается он. — Тебе проще убиться, чем измениться.
Отрицание отрицания
На следующей перемене Алексей идёт по коридору и замечает сидящего на подоконнике тучного подростка-увальня, явно перекормленного своими родителями.
— Привет, Добрыня!
Такую кличку Никита Дубравин получил за свой добродушный характер. Его мясистое лицо украшает кепка с прямым козырьком, сдвинутым на бок. Из ушей свисают проводки от наушников.
— Привет, Злой, — радостно кивает он.
— Ну чё, постригся?
Добрыня на мгновенье приподнимает кепку, показывая бритую налысо голову.
— Как видишь.
— Ну вот, совсем другое дело. На человека стал похож.
— Это я специально… к сегодняшнему дню.
— Короче, в двенадцать мы должны быть уже там. Так что после третьего урока срываемся.
— Ясно.
— Что слушаешь? — Злой подсаживается к нему на подоконник. — Как всегда Эминем?
— Нет, сейчас Плацебо.
Злой сует себе в ухо один из его наушников, но через минуту возвращает.
— Не, что-то не цепляет. Как группу назвали, такая и музыка.
— А что название означает?
— Ну это типа такая таблетка безвредная, — объясняет Злой. — Для внушения. Люди думают, там — лекарство, а там — пустышка. А людей надо лечить иначе. По закону диалектики.
— Как это?
— Ну есть такой закон отрицания отрицания. Человека толкаешь в пропасть — он упирается. А умоляешь: ой, не надо, не прыгай — обязательно прыгнет.
В коридоре появляется Эмма. На бедре у неё болтается сумка на длинном ремне, а изо рта у неё выглядывает палочка от чупа-чупса. Заметив Алёшу на подоконнике, она делает вид, что его не видит.
— Эм! — окликает её Злой.
Она не оборачивается. Злой срывается с подоконника и преграждает ей путь:
— Эм, подожди!
— Оставь меня в покое!
Она обходит его и продолжает путь. Злой догоняет её.
— Постой!
— Ты оставишь меня в покое? — заводится Эмма, останавливаясь.
— Не оставлю.
— Что ты хочешь?
— Посмотреть на тебя…
— Не насмотрелся ещё? — порывается она идти дальше.
— Нет, — качает он головой, — губы у тебя такие…
— Какие? — мгновенно перебивает она.
— …что их так и хочется поцеловать, — добавляет Алёша.
По лицу её скользит улыбка…
— А глаза? — спрашивает она, закусив губу.
— А глаза твои … просто сводят меня с ума.
Глаза у Эммы и, правда, немного странные. Они почти всегда широко раскрыты, как будто она чем-то напугана. Нижние веки почти не касаются края радужки. Такое выражение глаз обыкновенно бывает у людей в состоянии шока. Но у Эммы оно застыло на лице с самого рождения и не сходит с её лица даже тогда, когда она улыбается.
— Это потому что я с утра уже не курю, — смягчается она. — Как видишь, перешла на чупа-чупс.
— Прикольно, — улыбается Алексей. — А я думаю, чего это мне так хочется тебя полизать.
Он целует он её в сочные, пахнущие фруктовой карамелью губы, облизывается и добавляет:
— Полизать тебя… а не табачную фабрику.
— Ну, вот, монстр, — меняется она в лице, — ты опять всё испортил!
Здоровый образ жизни
На большой перемене Эмма не выдерживает.
— Ань, дай сигарету! — просит она свою подружку.
— Чё, своих нет?
— Прикинь, Злой растоптал у меня всю пачку.
— Во придурок! Он хоть знает, сколько они стоят?
— Пошли, там покурим, — кивает Эмма на пустой кабинет в дальнем конце коридора, в котором уже полгода, как делается ремонт.
— Пошли.
Они заходят в кабинет, в котором, кроме двух «козлов» и голых стен, ничего нет. Анна закрывает дверь палкой от швабры, а Эмма, тем временем, открывает правую створку окна, залезает на подоконник и, подтянув к себе коленки, усаживается у открытого окна.
— Нафига? Спалишься! — предупреждает Анна, угощая Эмму сигаретой.
— А мне пофигу.
