Чёрный хан поднял фарфоровую китайскую чашку, сделал неторопливый глоток крепкого зелёного чая и опустил чашку на ковёр.
– Чем же тебе плохо стало в русской узде? – вонзив в него пронзительный изучающий взгляд, спросил хан с насмешливым оскалом, показывая, что знает о тайше Дундуке больше, чем его сыну представлялось.
Сенча встрепенулся, как от удара хлыстом. Его прорвало копившимися долго обидами, он заговорил горячо и искренне:
– Я в удалых набегах отбивал у мусульманских собак, башкир, табуны лошадей, брал у них полон. А русские воеводы требовали отдавать. За что?! Степные народы всегда воюют и в полон берут, кто сильный и смелый, тому удача. Это в воле бога, а не русских. Я их не трогал, долго терпел. Моё терпение кончилось. Больше терпеть не хочу!
Даже многоопытному в переговорах о торговых сделках и очень внимательному купцу бухарцу было непонятно, действительной или наигранной была подозрительность в выражении лица хана, когда он мысленно переваривал сказанное предводителем молодых калмыков.
– Почему я тебе должен верить? – проговорил, наконец, хан. – Может, ты подослан русским воеводой? Может, тебе наобещали оставить табуны, которые ты отбил у башкир, лишь бы ты выдал меня или даже убил?
Сенча вскинул голову, смело выдержал жёсткий взгляд Чёрного хана.
– Я напал на русских промысловых людей. Одного убил, восьмерых пленил. Русский царь объявил, что к своей свадьбе выкупит многие тысячи русских. За пленных можно получить хороший выкуп. А если не получится с выкупом, можно продать в Бухаре. Это сильнее клятв подтверждает мою решимость пристать к тебе. Я убеждал отца сделать так же, вступить в союз с тобой. Но...
Он смолк.
– Что же ты замолчал? – произнёс хан. – Боишься сказать, что он не верит мне? – Карахан сощурил веки, его глаза хищниками в засаде спрятались за щелочки. – А что, если он тайными посланцами сородичами переубедит тебя, и ты окажешься ядовитой змеёй, готовой укусить меня со спины?
От возмущения таким предположением Сенча вскочил на ноги.
– Я выкрал младшего брата из Астрахани. В знак преданности готов оставить тебе заложником!
Казалось, такое предложение убедило хана, развеяло его подозрительность. Холодная усмешка тронула его тонкие губы от вида подавленности самоуверенного посланника купцов большого каравана, который понял, что теперь хан не смягчит названных прежде условий. Поддержанный молчанием дочери Карахан кивнул Сенче в знак согласия взять того в разбойничью орду.
– Тебе остаётся только передать русских пленников и брата мне, и я приму тебя. Где они?
– Пленных я оставил в надёжно охраняемой яме. Брат сторожит их. Там же большинство моих людей. И они хорошо вооружены.
– Так пошли же за ними! Я хочу убедиться в твоих словах собственными глазами.
– Нет Карахан, – стараясь выдержать твёрдость духа, возразил Сенча. – Сначала мы договоримся об условиях, на каких я подчиняюсь тебе, и о моей доле в общей добыче.
Чёрный хан вытаращил глаза, стал покрываться бледными пятнами гнева. Грозно поднявшись на ноги, он презрительно рявкнул:
– Дерзкий степной волчонок! Ставить мне условия?! Да я прикажу отрезать тебе уши! А когда псы сожрут их на твоих глазах, содрать с тебя кожу!
От приступа нарастающей волны гнева он не сразу обратил внимание на шум у выхода из пещеры, которая соединяла котлован с тесниной. Раньше всех, кто был рядом с ним, приглушённый лязг железа в пещере расслышала его дочь. Одетый в доспехи телохранитель хана вылетел там из выхода и свалился на траву, остался лежать без движения. Затем второго, рослого и сильного вытеснил к свету всадник в сером плаще и на серой лошади, а, отбив выпад его копья, сапогом оттолкнул от себя и играючи обрушил на овальный шлем длинный шестопёр. Затем всадник пришпорил коня, оторвался от других телохранителей, которые побежали за ним побитыми собаками.
– Кто он? – хан удивлённо вскинул обе брови, как будто разом позабыв о Сенче и о своём гневе.
– Я тебе о нём говорила, отец, – со сдержанным беспокойством заметила дочь Карахана. – Это и есть Белый князь. Он хочет договариваться о выкупе сына. Но я не разрешала дозорным в ущелье и твоим телохранителям пропускать его.
– Правильно сделала. – Он поднял руку, предупреждая лучников охраны не стрелять в князя. – Теперь я сам вижу, кто чего заслуживает из этого шакальего отродья.
Резкий звук от удара по подвешенному на перекладине медному гонгу растревожил, пробудил окрестности. Из пещер, как горох, нестройной толпой посыпали разбойники с самым разным оружием, за ними неопрятные после тяжёлого и нездорового сна появлялись наложницы или жёны. Белый князь осадил с рыси взволнованного коня слева ковра и напротив хана. Натянул поводья, чтобы аргамак перестал перебирать ногами.
– Я приехал за сыном, – объявил князь без предисловий и приветствий.
– А-а, – отозвался хан с наглой скукой в голосе. – Значит, ты сам привёз выкуп?
Он не верил тому, что это так, готовый слушать продолжение.
– Мои предки, удельные князья Мстиславские никогда не платили за похищения сыновей. Они пленили родственников похитителей и совершали обмен. Я же с тобой буду драться на поединке. Если победишь, нарушу родовое правило, и ты получишь выкуп. Нет, отпустишь сына с честью.
– Да ты безумец! – Хан расхохотался. – Не хочешь платить за сына? Мне за двоих князей заплатит царский воевода. Взять его!
Карахан выхватил из раззолоченных ножен тяжёлую саблю, которая сверкнула бликами на золочёных насечках, ступил с ковра к морде аргамака князя и грубо предупредил:
– Только пошевелишься, мои лучники украсят тебя стрелами, как дикобраза.
Высокомерное презрение отразилось на холодном лице Белого князя.
– Если в тебе, действительно, течёт кровь чингизида и потомка Тамерлана, как ты распускаешь слухи повсюду, а не лишённого представлений о чести прохвоста, как утверждают многие и как думаю я, мы будем драться в поединке.
Дочь хана притопнула, глаза её засверкали от бешеной ярости. У самого Карахана дёрнулась щека. Но он сдержался.
– Мы будем драться, – проговорил он с хриплой угрозой. – Как только спадёт жара.
О Гусейне и посланнике купцов все будто позабыли. Бухарец придвинулся к персу и негромко, чтобы не услышали другие, кашлянул.
– Ты не брат Кулымбека, – сказал он отчётливо и твёрдо, чтобы не вступать в ненужные препирательства. – Я видел его младшего брата в Мешхеде у знакомого ростовщика еврея.
Гусейн затравлено задрожал, побледнел, как если бы неожиданно увидел рядом гюрзу, от которой некуда деться. Мягким голосом успокаивая его, купец продолжил.
– Скажи правду, где тебя схватили?
А чтобы помочь ему вспомнить это, показал в ладони серебряный рубль.
– Здесь, в горах, – пробормотал Гусейн. Хотел сохранить неподкупное достоинство, но колебался считанные мгновения, затем незаметно забрал рубль, пихнул в складки одежды. Предупреждая расспросы, начал сбивчиво и быстро рассказывать. – Я единственный друг младшего Кулымбека. Мы плыли на посольском струге, когда разыгралась буря. В бурю его смыло огромной волной, и я бросился за ним в море, в безумном порыве желая спасти друга от гибели. К счастью, от верёвки оторвался чёлн, мы ухватились за корму, забрались в него. Однако нас унесло от струга. Всю ночь нас гоняло по морю. А наутро чёлн выбросило на берег, и моему другу разбило мачтой голову. Он, несчастный, в ужасных мучениях умер у меня на руках. В горе я направился на восток, надеясь добраться до Хивы или Бухары, где у меня есть друзья среди персов. А оказался пленником. В плену же, сам согласишься, удобнее быть братом знатного вельможи. Это истинная правда! Клянусь аллахом!
Казалось, он испытывал облегчение от искреннего признания. Бухарец сочувственно зацокал языком, будто принял уж очень подозрительно изобилующий благородством рассказ за чистую монету.
