В ученической столовой, судя по визгу, кого-то как раз доедали, а учительская часть пустовала. Похоже, большинство преподавателей успели позавтракать дома. У неуспевших же, видимо, пропал аппетит. Например, из-за бессонницы или головной боли.
Я потрогала щеку: горячая. От укола доктора Ибуки до сих пор слегка знобило. Зато – никакой боли, зато – никакого тумана, зато – почти на сутки. И следующий такой укол можно делать не раньше, чем через месяц.
Я сидела над невкусной манкой, помешивала ее и считала минуты до того, как примчится с расспросами Киришима. Мана Киришима была куратором 2-С и – по совместительству – Айдой в юбке.
«Три минуты», – подвела итог я, заметив у дверей невысокую шатенку. Классик отнес бы крохотную бодрую шатенку к категории «вечный щенок» – и прогадал бы.
– Привет, Рей. Как самочувствие?
Мана всегда была жизнерадостна. То есть, совсем всегда. Даже в то утро, когда уборщица нашла ее в коридоре на грани комы.
А еще меня раздражало то, что она многое делала «для приличия». Вот как, например, сейчас: взяла же зачем-то этот белый чай. Она его никогда не пьет, но на раздаче пока ничего другого нет, а подсаживаться с пустыми руками – это слишком просто.
Для Маны.
Словом, Мана – существо настолько непонятное, что я даже не представляю, зачем пытаться ее понять.
– Хорошо. Спасибо.
– Хоро-шо-о? – протянула Киришима. – А что ж тебя заменял директорский сын?
Я промолчала. Ответ был очевиден настолько, что просто не стоил моих минут без боли. Вместо этого я просто сунула в рот ложку каши. «Сладкая. Ужас». Желудок судорожно одобрил мысль.
«Обязательно поешь в следующие час-два, – сказала Майя, стаскивая перчатку. – И завязывай со своими недо-завтраками. Фигуру бережешь, что ли?»
– А он, кстати, прикольный, – с надеждой вздохнула Мана.
О, да она еще здесь. Я поощрительно взглянула на нее и запихнула в рот еще одну ложку.
– Вообще, он когда зашел, я уже встала его вывести, – воодушевленно начала Киришима. – Встаю такая, а он давай мямлить. Мычал, мычал…
Я вспомнила «Вроде должен справиться», вспомнила интонации. Сначала это все, а потом – мычал?
– У него хорошее немецкое произношение, – сообщила я в пространство.
– А, так вы даже разговаривали?
Какая интересная улыбка. Аянами Рей (утро, столовая): «Да, разговаривали». Киришима Мана (вечер, учительское общежитие): «Она заигрывала с сыном директора прямо перед классом». Я промолчала. Каши оставалось еще много.
– Я-ясно! – снова протянула Мана, которую устроило даже отсутствие ответа. Меня это удивляет? Нет, это меня не удивляет.
– Ты остановилась на мычании, – напомнила я.
– А, так ну да! – спохватилась куратор. – Я ж тебе о чем и говорю. Сначала – дурак дураком, а потом разошелся ни на шутку… Слу-ушай! Аянами, а дай почитать этого самого Гете, а?
Я подняла глаза, пытаясь понять, что не так. У меня сейчас просили книгу. И вроде даже просила Мана. И я, разумеется, не сплю.
– Нет, ну он так шикарно рассказывал про эти самые семнадцать сонетов, – Киришима вздохнула. – Старый поэт, молодая любовь. В жизни ведь ужас, да? Но красиво как получилось!
Да, согласилась я. Красиво. Но книгу дам только электронную.
– Ре-ей! Размораживайся.
Действительно, что это я? Каша ждет. А Мана сейчас скажет, что если бы она не видела меня на уроках, то считала бы меня…
– Простите, можно?
Гете, семнадцать сонетов. Что же вы такое рассказали в 2-С, Икари-сан? Я подняла голову. К счастью, Икари Синдзи подошел с пустыми руками. То есть, просто поговорить.
– Присаживайтесь, конечно!
Это Мана. Само воодушевление.
Я рассматривала сына директора Икари – на этот раз без жутко кривящей линзы боли. «Он похож на отца», – банальная и правильная мысль. «Он совсем другой», – мысль странная, но очень естественная. Мягче, чем у отца, скулы, почти девичий подбородок. У решительных людей таких лиц не бывает, сказал бы Джек Лондон. У нерешительных, впрочем, тоже.
Я плохо разбираюсь в людях с первого взгляда. Что значит его небритость? Общую неаккуратность? Богемность? Ему так нравится или ему просто все равно?
И, наконец, почему мне это все интересно?
К счастью, последний вопрос был легким. Ответ на него сейчас суетился внутри моего тела и назывался «кеторолак». Редкое побочное действие – изменение настроения, гиперактивность. Я становлюсь любопытна, зато не болит голова.
– Аянами-сан, вам еще плохо?
«Засмотрелась». Я моргнула. Икари-младший – небритый, непонятный и вообще странный – смотрел на меня с участием.
– Нет.
– А… Гм, – произнес Синдзи.
Руки он сцепил на столе и слегка поигрывал кистями. Явно жалел, что не взял себе чего-то «для приличия». И кольца у него на пальце нет.
По лицу Маны было видно, что она прямо тут готова просветить новоприбывшего насчет меня и сдерживается только на честном слове и остатках совести.
– Ну, в общем, вы знаете, мне тут у вас даже понравилось, – смущенно рассмеялся Синдзи. – Первый урок так легко прошел…
Я молчала. Ему явно неудобно, но очень интересно. Он то ли никогда не был в школе, то ли… То ли. Я, словом, плохо разбираюсь в малознакомых людях.
– Да-да! – счастливо поддакнула Мана. – Замечательный первый урок! Мне так понравилось, что я вот даже попросила Аянами…
Мычание ей, значит, понравилось, подумала я, переводя взгляд на жизнерадостное лицо куратора Киришимы.
– Я по Гете учил немецкий. По текстам и аудиокнигам, – серьезно похвастался Икари. – Звук «л» в разговорном – это самое сложное. Ну, еще «р» у них другой. А вот читать – совсем просто.
– А долго учить пришлось? – спросила Мана. Она устроила щеку на ладони и смотрела на Икари сбоку и снизу вверх. Убийственная позиция для стрельбы глазами на малые дистанции.
– Около полугода, – улыбнулся Синдзи.
Ну, все ясно. Я подняла пустую тарелку и встала.
– Э, Аянами-сан?
Я обернулась. Из-за плеча Синдзи выглядывала недовольная Мана.
– Аянами-сан, я остаюсь, – глухо сказал Синдзи. – Вам, наверное, стоит знать.
– Почему?
– Но… Вам ведь нужна помощь?
Не нужна на самом деле. Хотелось бы, но не нужна. А вот тебе был нужен повод, чтобы заняться делом своей матери.
Мана сделала глазами «О-о-о!» и подскочила со счастливой улыбкой. Вопрос Икари был куда лучшей добычей, чем попытка увлечь его с первого взгляда.
– Ну, вы общайтесь, а я засиделась, – затараторила она. – Рей, заскочи заполни мне журнал, хорошо?
– Да.
