доброшу.
— Врет ведь, врет! — зашептал я.
Шофер поднес к машине узлы, корзинки, помог старикам забраться в кузов, все напевая свое: «И тибе, и мине…»
— Уступите папаше и мамаше мягкие места, — согнал он нас с мешков.
— Мощный калымщик! — шипел я. — Знаешь, сколько он с них сдерет?
Дальше мы ехали, цепляясь за шаткие борта. Дорога стала очень тряской, машину бросало из стороны в сторону на глубокой наезженной колее.
В Малые Катки приехали уже вечером. Шофер затормозил возле колодца.
— Ой, тетушка, — побежал он к женщине, вытаскивавшей ведро из колодца, — дай напиться, а то так жрать охота, что, даже переночевать негде.
И стал жадно пить, припав к, краю ведра.
Николай Сидорович принял у меня чемодан, помог слезть. Шофер тем временем напоил водой дедушку и бабушку — они так и остались в кузове, не захотели пересаживаться в кабину.
— Ну, прощай! Выручил ты нас. — Николай Сидорович подал шоферу свою, последнюю рублевку.
Тот отступил на шаг.
— Э, нет, хозяин! Так не пойдет!
Сейчас начнет: «Где у тебя совесть?»… Я торопливо зашарил по карманам.
— У меня еще есть…
— Оставь себе на конфеты.
Шофер лихо прыгнул в кабину, завел мотор и тронул.
— Спасибо! — крикнул с опозданием Николай Сидорович. — Спасибо, товарищ!
Шофер, может, и не слышал. Но только высунулся из кабины, подмигнул озорно, улыбнулся, показав нам свои щербатые зубы, и помахал рукой. А еще полминуты спустя притормозил у столовой, посадил в кузов двух ребятишек.
Нам всем было неловко. Особенно мне. «Как же так? — думал я, плетясь позади со своим чемоданом. — И челочка, и щербинка… Как же так?»
Сашка навернулся ко мне.
— Мощный калымщик. — Он прыснул. — Такой мощный! Сто лошадиных сил.
Я молча отвел взгляд. За канавой, недалеко от дороги, сидела кривоногая тяжелая ворона и презрительно косила на меня черный глаз.
Николай Сидорович, спросил:
— Куда тебе дальше?
— Папа сказал, они на центральной усадьбе совхоза копают.
— Сегодня уже вряд ли копают. Рабочий день давно кончился… Эй, Максимка, — окликнул он паренька, проезжавшего мимо на велосипеде. — Археологи где живут?
— Это которые старые могилы роют?.. У тополей, в палатках.
— О, от нас совсем близко.
Мы побрели дальше по пыльной дороге. Металлическая ручка чемодана резала пальцы, впечатывая в них глубокие красные полосы.
— Скоро?
— Вон мостик, за ним дома. А там горка — и тополи[1].
Ох, как еще далеко!.. Сашка взял у меня чемодан, понес немного. Потом мы нашли палку, продели в ручку чемодана и понесли вдвоем, пока ручка не крякнула и не оторвалась с одного конца. Нести стало еще труднее. Николай Сидорович не мог нам помочь — он тащил на плече тяжелый ящик с какими-то инструментами.
Почему археологи забрались так далеко? Вон сколько нам до места раскопок отсюда топать.
— Там у них до речки рукой подать, — пояснил Сашка и сразу перешел к делу: — Поплаваем, а?
— Мне нельзя, недавно ангиной болел. — Я помолчал немного и спросил, не выдержал все-таки: — Вот если в озере или в пруду. Там вода потеплее.
— Какое озеро? Никакого здесь озера. Одна только речка.
Я вздохнул. Чемодан показался еще тяжелее.
Наконец Николай Сидорович сбросил с плеч ящик.
— Фу… Теперь нам вправо, а тебе по этой хитрой тропинке. Уже совсем близко. Проводишь его, Сашок?..
Впереди появилась реденькая тополиная рощица, а в ней два ряда палаток.
— Вот. — Сашка остановился. — Теперь сам дотопаешь. Ну, пока!
— Завтра придешь?
— Нет, наверное, махну с дядей в Большие Катки на районную сельхозвыставку… Вот послезавтра — другое дело!
Мы попрощались. Я подхватил чемодан за оторванную с одной стороны ручку и, бодро напевая «На пыльных тропинках далеких планет», размашисто зашагал к палаткам.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Напрасно я старался. В лагере никого не было. Археологи еще не вернулись с раскопок или, может быть, ушли купаться.
Я поставил чемодан на землю, присел на него. И тут появился первый обитатель лагеря, маленькая рыжая собачонка. Она выскочила откуда-то из-за палаток, увидела меня и быстро-быстро завиляла коротким, похожим на сосиску хвостом. Почувствовала, наверное, что я человек собаколюбивый.
Собачонка легла на брюхо и, тихо поскуливая, поползла ко мне, оставляя на песке широкую дорожку. Но только я протянул руку, чтобы ее погладить, она как взовьется, как лязгнет зубами — чуть за палец не ухватила. Отскочила в сторону и залилась на самой высокой ноте. Не лает даже, как порядочная собака, а визжит, словно поросенок.
Я нагнулся за камнем, чтобы поучить ее хорошим манерам. Но услышал голос:
— Так его, Бип! За штаны, за штаны хватай!
Я обернулся. Позади меня стоял голый человек. На нем были одни плавки и еще очки.
Ничтожная собачонка почувствовала поддержку и закружила вокруг меняя, отыскивая незащищенное место.
— Вы ее не науськивайте! — крикнул я, выставляя ей навстречу ботинок.
— А ты здесь не шляйся. Посторонним вход строго воспрещен. Особая, зона — знаешь, что такое?
— Я не посторонний… Но-но!
Собачонка все-таки попробовала прыгнуть и получила ботинком. Весь ее воинственный пыл мигом испарился. Не прекращая визга, она умчалась за палатки со скоростью звука.
— А кто ты? — Голый звонко шлепнул себя ладонью по лбу
— Приехал вот. — Я показал на чемодан.
— Турист-индивидуалист? — Он опять шлепнул себя, на этот раз по волосатой груди, и поморщился. — Разве это комары? Это же настоящие леопарды!
— У меня «Тайга» — хотите?
— Намажь ее на хлеб вместо масла. Вот если бы репудин.
— Репудин мама не достала. Его ни в одной аптеке города нет, — пояснил я.
— А-а, теперь я знаю, кто ты! — воскликнул голый. — Ты у нас сегодня весь план раскопок сорвал.
— Ничего вы не знаете! Я только что приехал.
— Ну, правильно. Владимир Антонович ездил за тобой на станцию, а ребята без него не решились вскрыть пятно.
