— Какое пятно?
— Не знаешь? — он накачал головой. — А Владимир Антонович говорил: едет крупный специалист по пятнам.
— Где он сам? — спросил я.
— На почту вызвали, к телефону.
— А вы кто у него?
— Я? — голый снисходительно улыбнулся, и я понял, что дал маху. — Он у меня кто — вот правильная постановка вопроса.
— Ну, он у вас кто?
— Мой зам — и без всяких «ну». Просто зам. Понятно? Шутит или серьезно? Папа говорил — дядя Володя возглавляет археологическую экспедицию.
Неожиданно раздался веселый смех. Полог одной из палаток откинулся, и наружу вылезла девушка, вся в веснушках. Две смешные косички торчали по сторонам ее головы, как рожки.
— Слушай больше! — сказала она мне, все еще смеясь. — Он же самый известный трепач на всем четвертом курсе.
— Студент? — обрадовался я. — Простой студент?
Голый поморщился:
— Простых студентов не бывает. Студенты все люди сложные…
— Особенно троечники, — ехидно вставила девушка.
Голый человек поднял на лоб очки, посмотрел на меня прищурившись.
— А мы, кажется, коллеги. Он тоже знает, что такое тройки, — я вижу по его носу. Ведь знаешь, верно?
Девушка взяла меня за плечи.
— Ладно, хватит трепаться… Есть хочешь?
И только тут я почувствовал, как страшно проголодался. Ведь я сегодня даже не обедал.
Девушка повела меня в «Общественную столовую «Рот пошире!» — такая табличка висела на дереве, под которым стоял шаткий, сколоченный из ящиков, длинный стол.
Скамьями служили прибитые к кольям длинные жердины — на них было очень неудобно сидеть.
Зато гороховая каша, которой я получил целую миску, показалась мне необыкновенно вкусной. Она пахла дымом и почему-то хвоей.
Они оба сидели напротив и смотрели мне прямо в рот; девушка с явной радостью, голый — с удивлением.
— Ну, Козлик, — сказал он, — один — ноль в твою пользу. Но остальные все равно есть не будут — вот увидишь!
— Съедят, как миленькие… Тебе еще?
Я кивнул. Мне хотелось сделать ей приятное.
— Только немного.
Голый хлопнул себя по плечу. Нарочно. Никакого там комара не было — я видел.
Добавка, пошла куда труднее. Теперь мне казалось, что каша здорово пригорела. Но я все-таки справился с ней. Потом спросил:
— Откопали уже что-нибудь?
— Гробницу Гая Юлия Цезаря, — тотчас же ответил голый.
— Цезаря здесь никогда не хоронили! — Думают, я не заметил, как они переглянулись.
— А где? — голый сделал вид, что ужасно поразился.
— В древнем Риме — где еще? Он там был царем.
— Не царем, а императором, — поправила девушка.
— Какая разница? — я торжествовал. — Даже само слово «царь» сделалось из слова «Цезарь».
— О, да ты отрок образованный! Пойдем к хранилищу, покажу кое-что.
Голый повел меня к одной из палаток. Возле нее стоял большой сундук. Я его сразу узнал. Он валялся у нас в сарайчике, и мама хранила в нем всякую ерунду: сношенные ботинки, мои сломанные игрушки. Потом дядя Володя увидел его, когда помогал папе колоть дрова, и выпросил. И теперь этот облезлый сундук возведен в высокий чин хранилища.
— Вот, смотри! — голый снял замок и откинул крышку.
В сундуке стояли три старых, потрескавшихся глиняных горшка. Один большой, кривобокий, два поменьше, с ровными боками. Между горшками лежали, аккуратно сложенные, черепки, таких же глиняных горшков.
И решил, что голый меня снова разыгрывает, и сказал насмешливо:
— Да, богато!
— Ты, малявка! — он рассердился, кажется, по-настоящему. — Ну-ка, встать! Руки по швам!.. Этим горшкам шесть тысяч лет, понимаешь! Шесть тысяч! Вся Европа еще жрала сырое мясо, а из этих горшков уже ели вареное. Древний Египет еще только раздумывал, стоит или не стоит начинать свою историю, а здесь уже жили мыслители и художники. Ты посмотри, какие богатейшие орнаменты. Видишь?
Я присмотрелся, но не увидел на горшках ничего, кроме выдавленных черточек и кружков. Подумаешь, богатство! А вот у голого за очками восторженно блестели глаза.
— За четыре тысячи лет до твоего Гая Юлия Цезаря! За шесть тысяч лет до Вячеслава Самоварова!
Я чуть было снова не попался и не спросил, кто такой Вячеслав Самоваров. Но меня опередила девушка. Она скомандовала:
— Слава, за водой!
Ах, он Слава? Тогда все ясно!
— Да погоди же, Козлик… Дай объяснить человеку.
— Нет, ты пойдешь сейчас за водой. За весь день принес всего два ведра. Ребята вот-вот вернутся с раскопок, а бак совершенно пустой.
— Гм… Пошли, отрок, поговорим по дороге.
— Не ходи! — остановила меня, девушка.
— Но почему, Козлик?
— Потому, что ты лодырь! Тебе бы только взвалить на чьи-нибудь плечи.
— Ах, так!..
Через минуту, громыхая ведрами, Слава несся по тропинке в сторону домов. За ним, опустив свой сосисочный хвост и опасливо косясь в мою сторону, трусила подлая собачонка.
— Почему он вас так зовет? — спросил я девушку.
— Козлик? — она рассмеялась. — У меня фамилия такая — Козлова. А имя — Вера.
— А что? Очень хорошее имя.
— Ну, зови Верой, если тебе так больше нравится. Но только на «ты».
— Так вы же… ты… старше…
— Подумаешь, на какие-нибудь шесть-семь лет. Это только сейчас заметно. А лет через сто — никакой разницы. Ну скажи: сто три или сто десять — не все ли равно?
Забавно!.. Я попытался представить ее и себя через сто лет — и не смог. Наверное, такие вот старички, как сегодня в машине. Иди разбери, кто старше, кто младше. А может, к тому времени выдумывают уже таблетки от старости и вообще никаких стариков не будет.
Слава принес два полных ведра, вылил в бак.
— Хватит… Куда ты?
Он не ответил, ушел снова, сопровождаемый собачонкой — она не отставала от него ни на шаг.
— Теперь будет таскать, пока весь бак не наполнит, — смеялась Вера. — Заядлый!
С Верой просто. Не надо быть все время настороже и гадать: разыгрывают тебя или нет. Пока Слава таскал воду, она рассказала мне, как экспедиция ехала сюда на двух грузовиках, как устраивались на новом месте.
Вот где я по-настоящему пожалел о своей ангине! У них столько было всяких приключений. И колесо у машины по дороге спустило, и автоинспектор их останавливал. А потом, уже здесь, на месте, только начали
