Проклятое завещание снабдило меня отличным мотивом, чтобы убить Эфраима Кросса.
Глава 3
Казалось, Гласснер никогда не кончит читать. Он все бубнил и бубнил на юридическом жаргоне про очищенную от долгов собственность, про то, кому все достанется в случае чьей-либо смерти, и т. д., и т. п. Основная мысль — если я правильно поняла профессиональную абракадабру Гласснера — заключалась в том, что если я умру, то миссис Кросс получит пресловутые сто тысяч с хвостиком, предназначавшиеся мне. На лице безутешной вдовы отчетливо читалось, что такой вариант ее более чем устроит. А если миссис Кросс умрет прежде меня, то ее дети поделят все, что осталось.
В газете я прочла, что состояние Эфраима Кросса измерялось миллионами, так что потеря каких-то ста тысяч вряд ли могла причинить миссис Кросс серьезный финансовый ущерб. Однако, судя по горящему взгляду вдовы, которым она пыталась меня испепелить, миссис Кросс переживала не столько из-за денег, сколько из принципа. Будь ее воля, она бы не выдала ни цента бессовестной нахалке, крутившей шашни с ее покойным муженьком.
Я ее понимала. Возможно, если бы я действительно была любовницей Эфраима Кросса, то взглянула бы на это дело несколько иначе. Но поскольку я совершенно не знала покойного, точка зрения миссис Кросс представлялась мне вполне справедливой. Посмей мой бывший муж подарить хотя бы десять центов своей 'самой любимой подружке', ему бы это даром не прошло.
Наконец Гласснер закончил и, оглядев присутствующих, произнес:
— Вот, пожалуй, и все. Есть вопросы?
Никто не откликнулся. Истолковав молчание как дружное «нет», Гласснер удовлетворенно кивнул и встал, давая понять, что дело в шляпе.
Однако адвокат явно поспешил: Матиасу Кроссу было о чем спросить служителя Фемиды. Бородач стремительно направился к дубовому столу и наклонился к Гласснеру. О чем он говорил, я со своей галерки не слышала. Впрочем, слышать было и не обязательно. О содержании вопроса Матиаса было нетрудно догадаться по громогласному ответу:
— Конечно, вы можете попытаться. Но, думаю, суд с вами не согласится. Эфраим подписал новое завещание всего пять дней назад, здесь, в офисе. Оно было должным образом засвидетельствовано и…
Матиас снова что-то нетерпеливо забормотал, и я опять не расслышала. Гласснер покачал безукоризненно причесанной головой:
— Для этого вам потребуется заявление психиатра. Иначе…
Я медленно поднялась со стула. Очевидно, Матиас полагал, что надо быть совершенно чокнутым, чтобы оставить мне такие деньги. Возможно, я не права, но мнение Кросса-младшего меня немного покоробило.
Я была так занята подслушиванием разговора между Матиасом и Гласснером, что все остальные персонажи выпали из сферы моего внимания. Конечно, краем глаза я заметила, что два коричневых костюма встали со своих мест, как только адвокат закончил чтение, и направились к двери, очевидно полагая, что узнали все, что им было нужно. Я продолжала стоять, дожидаясь, пока Матиас объяснится с Гласснером, чтобы самой перемолвиться словечком с адвокатом, и вдруг прямо перед собой увидела миссис Кросс.
Позади матери замерла пухленькая Тиффани, уставясь в пол.
Харриет Кросс долго смотрела на меня. Так смотрят на таракана.
Я тоже не сводила с нее глаз, в растерянности не зная, что сказать.
Обычно я за словом в карман не лезу. К тому же в моей профессии нередко попадаешь в неловкие ситуации. Например, когда дом выставляется на продажу, потому что владельцы разводятся. Сообщаешь жене, что за дом предлагают больше первоначальной цены, а она, вместо того чтобы благодарить, разражается слезами.
Мне также доводилось осаживать не слишком состоятельных клиентов, когда они зарились на чересчур дорогое для них жилье. А как-то раз я даже потребовала от одной супружеской пары, чтобы они, прежде чем выставить свой дом на продажу, очистили спальню сынка-подростка от постеров с голыми бабами.
На хороших курсах риэлторов обязательно обучают тому, как, используя такт и дипломатию, выйти из щекотливого положения. Но я что-то не припомню, чтобы на каких-нибудь курсах рассматривалась такая ситуация: 'Что сказать женщине, которая думает, что вы спали с ее мужем, а заодно подозревает, что вы же его и убили'.
Я перебирала в уме подходящие фразы типа 'Сочувствую вашей тяжелой утрате'… Не годится, еще вообразит, что имею в виду деньги, а не ее мужа. И тут миссис Кросс произнесла:
— Я Харриет Шекельфорд Кросс.
Банни Листик было чему поучиться у этой женщины. Тон Харриет Кросс был не просто ледяным, он был арктическим. Мне сразу вспомнился 'Белый клык' Джека Лондона.
— А я… — начала я, намереваясь представиться, но Харриет, очевидно, была более не в силах слышать мое имя. Она перебила меня, обнажив белые клыки:
— Сколько вам лет? Слегка за тридцать?
При иных обстоятельствах я была бы польщена. Но я догадывалась, что в данном случае Харриет вовсе не стремится повысить мою самооценку. Впрочем, я не из тех женщин, которые скрывают свой возраст. В конце концов, мне потребовалось немало сил и времени, чтобы дожить до моих лет, так почему бы не рассматривать возраст как достижение?
— Нет, — возразила я. — Вообще-то мне сорок один.
Вблизи Харриет выглядела не такой красивой, как на расстоянии в несколько рядов кресел. Сейчас были отчетливо видны вертикальные морщины между бровей и у рта. Я предположила, что в жизни этой женщины хватало потрясений.
— Сорок один, — повторила вдова таким тоном, словно я сообщила, что мне четырнадцать, и на секунду прикрыла глаза. Глаза у нее были действительно красивыми: большими, серыми и слегка раскосыми.
— Вы знали, что Эфраиму шестьдесят четыре?
— Видите ли… — торопливо начала я.
Но Харриет оборвала меня на полуслове:
— Все ясно. — Ее губы слились в тонкую белесую линию. — Вас, кажется, не было на поминальной службе Эфраима?
Поминальная служба? Я и понятия о ней не имела. Кроме того, мое отсутствие имело весьма уважительную причину. Я положила за правило не ходить на похороны и поминальные службы незнакомых мне людей. И пусть меня назовут черствой.
Я открыла рот, чтобы объяснить.
— Нет, не было, но…
Миссис Кросс отрывисто кивнула.
— Жаль. — Она снова не дала мне договорить, ее глаза превратились в узкие щелки. — Все, кто искренне любил Эфраима, там были.
И прежде чем я успела ответить — и как-то оправдаться, — Харриет резко повернулась и с такой стремительностью вышла из кабинета, словно я за ней гналась.
Не отрывая глаз от пола, Тиффани поплелась следом за матерью. Когда она добралась до двери, я подумала, что сейчас девочка врежется в косяк. Но нет, Тиффани управилась с блеском: в последнюю секунду вильнула в сторону и вышла в коридор, даже не замешкавшись. Похоже, эта девочка привыкла ходить, вперив взгляд в пол.
Мне ничего не оставалось, как направиться к дубовому столу, за которым сидел Гласснер. Он
