Обогнет плес и возьмет голыми руками».
Говорю об этом Мамашкину, тот снисходительно смотрит на меня:
— Ну уж для этого Федор сгодится. Сунет в костер кусок резины, мол, приехали люди, чай нужно подогреть. А дым от нее знаешь куда виден. У меня на это бросовая камера всегда найдется. Нужно только прихватить с собой удочку. Если кто сунется, мы рыбачим на уху.
Я думал, резиновый костюм — это что-то изящное, обтекаемое, а здесь безразмерные шаровары с лямками и такими бахилами, что в них запросто влезли сапоги сорок третьего размера. Куртку решил не надевать, и без того запечатан в резину до подмышек.
Распустили невод, привязали к крыльям палки, и я, захватив одну из них, лезу в Чилганью. Вода сразу же сжимает резину, холодит ноги, но терпеть можно. Вода уже выше пояса, она давит тело, толкает в спину, я придерживаюсь за палку и, поглядывая на идущего вдоль берега Мамашкина, забираю все глубже. Перед поплавками плеснулась первая рыба, затем вторая, третья. Мамашкин сигналит рукой, что торопиться не нужно, но невод уже напирает на перекат. Рискуя свалиться в воду, почти бегом тяну невод к берегу, и скоро мои сапоги загремели по сухой гальке.
— Подрезай! Подрезай, уходит! — шипит Мамашкин, падает на живот и волочит нижнюю часть невода на берег.
Середина невода клокочет от мальмы, ее очень много. Здесь и самки, и малиново-розовые самцы — «пожарники».
Отловились, когда уже давно стемнело. Перенесли в глубь тайги мешки и, прихватив с десяток икрянок, отправились к стоянке. Настроение у обоих хорошее. Добрались до вырубки. Отсюда до нашей стоянки шагов триста. Вдруг Мамашкин остановился, показал рукой на белеющее в темноте бревно и предложил:
— Покурим?
Втянул дым и, глядя на поигрывающий в руках огонек догорающей спички, сказал, чуть растягивая слова:
— Значит, все у нас, браток, хорошо, все нормально. Рыба здесь, удочка здесь, ловили-старались, несем домой, что попалось. Если кто спросит, скажем, рыбачили аж за скалами, а задержались потому что… — Мамашкин задумался.
— Скажем, на Рыжего, ну, медведя этого, наскочили и побоялись идти напрямую. Здесь об этом медведе все давно знают, — пришел я на выручку Мамашкину.
— Ну и чудненько, — согласился тот. — Здесь вот что, — неуверенно заговорил Мамашкин, — Федору не очень-то распространяйся.
— Чего распространяться? — не понял я.
— Ну, насчет этой рыбалки. Скажем, с полмешка поймали, и почти одни петухи, ну «пожарники» которые.
— А ему-то какая разница?
— Как тебе объяснить? Не нужно Федору знать, что за один вечер можно десять мешков мальмы черпануть. Как пить дать, завтра же здесь настоящий промысел устроит и, конечно же, вляпается. А там его расколют, и нам неприятности. Давай-ка, браток, от греха подальше, а?
Наконец и наша стоянка. Еще издали вижу сидящих под яркой электрической лампочкой двух человек, третий возится у костра. Мамашкин положил руку мне на плечо, сжал его, удовлетворенно гоготнул:
— Мужик добрую выпивку, как собака, нюхом чует. Я же говорил, новоселье отмечать будем, вот они как мухи на мед и полезли.
У стола сидят Бобков и незнакомый парень, у костра наш Федька. Увидев, что у нас всего лишь удочка и небольшая сумка, Федор обрадовался и стал здороваться с нами за руку, словно не видел сто лет.
Бобков поднялся из-за стола, тоже пожал нам руки, а потом с обидой сказал:
— Я, значит, пресмыкаюсь перед продавщицами, чтобы они выделили для несчастного таежника хоть несколько батареек, а он здесь настоящую иллюминацию устроил. Мы сегодня у тебя ночуем, не выгонишь?
Говорю, что очень рад гостям, знакомлюсь с напарником Бобкова, и вообще, веду себя, как и подобает радушному хозяину.
— Ну как клевало? — кивнул Бобков на сумку, которую все еще держит в руках Мамашкин.
— Маленько есть. — Мамашкин приподнял сумку с рыбой и предложил: — Может, ушицу заварганим, а? У нас и к ушице кое-что найдется.
— Наверное, не стоит, — улыбнулся Бобков. — Понимаете, я рыбу-то не очень люблю, и все из-за того, что она рыбьим жиром пахнет. У меня от него с детства аллергия. Да и ждать-то вашей ухи некогда. Нам подниматься рано. Где-то здесь компания орудует, никак ей на хвост не наступим. Лучше немного перекусим, и на боковую.
Мне и самому неохота после невода возиться с варевом, я забираю у Мамашкина сумку с рыбой и прячу ее в устроенный подо мхом «холодильник». Там у меня со вчерашнего дня лежит несколько хариусов и штук пять мальмин. Лучше подхвачусь утром и приготовлю мужикам роскошный ужин-завтрак. Сегодня я нашел у лесозаготовителей совершенно исправный таганок, так что можно этой рыбы нажарить.
Накрыли стол, разлили по кружкам водку, выпили. Бобков выпил, сколько ему налили, и принялся с аппетитом есть вареную курицу. Мамашкин оттеснил и меня, и Федора на задний план, сам предлагал гостям то приготовленное по особому рецепту сало, то домашнюю тушенку, то выращенные в собственной теплице огурцы.
Бобков ел, похваливал, а потом хмыкнул и, хитровато глянув на Мамашкина, сказал:
— Испортили мы вам ужин. Уверен, не будь нас, на столе была бы совершенно другая раскладка.
— Как это? — не понял Мамашкин.
— Ну, как сказать, меню другое, что ли. Балычок, икорка, рыбка вяленая.
Я бросился выручать Мамашкина:
— Откуда у них? Они-то здесь первый день, а я все, что поймал, Шурыге отдал. Сами понимаете, начальство уважение любит.
— Вот-вот, и я об этом. Думаете, вы первые такие? Я десять лет скитаюсь по Чилганье, уж сколько раз меня хлопцы здесь обедами да ужинами угощали. На закусь разве что птичьего молока не подавали. Не поверите, даже кокосовым орехом как-то потчевали, но вот икрой не угостили ни разу. Разве сам отберу, так это неинтересно.
— Наверное, им кажется, что вы в этой икре купаетесь, как карась в сметане. Считают, надоела она этому рыбинспектору до ужаса, — сказал напарник Бобкова.
— Действительно, они считают, а я икры в этом году и не пробовал, — с неподдельной обидой пожаловался Бобков и, повернувшись ко мне, попросил: — А ну-ка, хозяин, если не жалко, неси сюда икрянку, мы в момент сгоношим пятиминутку.
Сидевший у края стола Федор с готовностью подхватился и направился к «холодильнику». Я тоже поднялся подыскать посудину для икры-пятиминутки, и в этот момент Бобков подмигнул своему напарнику. Незаметно так двинул бровью, и, если бы не то напряженное состояние, в котором я находился весь этот вечер, возможно, это подмигивание прошло мимо моего внимания. Но сейчас я понял, что никакая икра Бобкову не нужна, а просто ему зачем-то хочется посмотреть наш улов.
Я обогнул стол, подошел к склонившемуся над «холодильником» Федору и грубо оттолкнул его в сторону:
— Давай, Федь, договоримся, когда хоть одну рыбку сам поймаешь, тогда ею и задавайся. А то, если ловить — «мне и смотреть на твою удочку тошно, на одном конце удочки червяк, на другом дурак», а демонстрировать же чужой улов ты первый. — И, повернувшись к Бобкову, спросил: — Всю нести или сколько?
— Да нет, — махнул тот рукой. — Нам парочки за глаза хватит.
Засовываю руку на самое дно «холодильника», нащупываю там две пойманные спиннингом мальмы и небрежно бросаю их на стол. Бобков взял ближнюю, отклонился к свету, поддел ногтем верхнюю губу рыбины, осмотрел, хмыкнул и передал напарнику. Тот тоже обследовал мою добычу, поднял глаза на Бобкова, улыбнулся:
— Будем, Михайлович, спать укладываться, что ли? Ну ее, эту икру, у меня глаза уже сами слипаются.
