Германское и австро-венгерское правительства потребовали от советов во исполнение Брест-Литовского мирного договора разоружение этих военнопленных и обратного заключения их в концентрационные лагери, очевидно с тем, чтобы затем они были возвращены на родину уже не как «легионеры», а как солдаты-изменники и дезертиры. Большевики предъявили в мае 1918 года чехословацкому корпусу ультиматум, требуя сдачи русского оружия.
Моральное состояние чешских воинских частей было в то время очень низкое. После русской революции чешский национальный совет получил разрешение производить формирование из лагерей военнопленных; это-то и привело к разворачиванию небольшой бригады в армейский корпус. Увеличение в количестве повлекло за собой колоссальное ухудшение в качестве. Ряды бойцов наполнились людьми, желавшими только уйти из-за колючей проволоки концентрационного лагеря, бывшими дезертирами, изменниками знамени и присяге.
На офицерские должности, включая даже и высшие командные, были подготовлены чешским национальным комитетом, — на замену русских офицеров, — свои из солдата. Они подбирались не по отличиям, не по высоким качествам, а исключительно по преданности национальному совету и по готовности следовать его «революционной морали». Так появились новые чешские генералы и полковники. Из них только один Чечек был ранее младшим офицером австро-венгерской армии; Гайда обладали стажем фармацевта, Сыровой — коммивояжера и т. д.
Часть чешских эшелонов послушно сдала большевикам пушки, пулемёты и винтовки. Но русские офицеры, остававшиеся тогда ещё в штабах и на некоторых командных постах и носившие даже чешскую форму, собрали около себя крепких людей и решили оружие сохранить, отказавшись подчиниться ультиматуму. Эти люди понимали, что безоружные они будут игрушкой в руках советской власти, и решили пробиваться на восток силой.
Последовал ряд выступлений чешских воинских частей против красной армии, направившей свои отряды для отобрания у чехов оружия. Вот как описывает этот эпизод генерал-лейтенант *** [14], после большевицкого переворота живший весну и лето на Волге, где он принял активное участие в борьбе с большевиками.
«Весною 1918 года великая война была ещё в полном разгаре. Предсказать её исход было невозможно. Хозяйничанье Мирбаха в Москве и вывоз из России продовольствия в Германию крайне тревожили наших бывших союзников. Они готовы были поддержать всякое движение против большевиков. Восстание чехов как нельзя лучше содействовало планам Франции и Англии о воссоздании восточного фронта на линии Волги или даже Урала, для отвлечения хотя бы части войск с западного фронта. Использованное агентами Франции и Англии стихийное восстание чехов привело к союзной интервенции в Сибири.
Предполагалось, что чешское движение даст толчок ко всеобщему движению широких слоев русского населения против большевицкого режима, а чехи послужат тем ядром, около которого соберется возрождённая русская армия (как орудие, послушное французской и английской политике. К. С.)
С военной точки зрения действия чехов в Сибири представляют собою ряд незначительных боевых эпизодов, ибо мало-мальски серьёзных боевых сил у большевиков в Сибири не было.
Целый ряд сибирских городов (Омск, Иркутск, Челябинск) был очищен от большевиков даже без участия чехов, русскими офицерами и добровольцами. Чехи с гордым видом победителей торжественно вступали в них без всякого выстрела, принимали, как должное овации населения и тотчас же «приступали к реквизиции русского казённого имущества.
В итоге все рассказы чешских бардов о легендарном сибирском походе, выражаясь деликатно, страдают большим преувеличением. Весь этот поход не носил характера настоящей войны, а скорее карательной экспедиции, причём потери чехов, начиная от Владивостока и кончая Казанью, в процентном отношении были ничтожны».
Ниже приводится ещё выдержка из отчёта одного русского строевого офицера, участника всего сибирского периода.
«Преследуя отступающего противника и ведя бои на линии железной дороги Шадринск— Богдановичи (Средний Урал), в конце июля 1918 года наши войска встретили сильное сопротивление у узловой станции Богдановичи. Шадринский отряд (где тогда состоял оперативным адъютантом автор отчёта, шт.-капитан В. К. Э.) был направлен в обход на разъезд Грязновку, где после 24-часового боя выбил противника и захватил в плен два красных бронепоезда. Вскоре произошла встреча нашего отряда с чешскими частями, медленно шедшими от Екатеринбурга. Наш отряд, имея задачу быстро выдвинуться на север, передали броневики на временное попечение чехов. Акт об этом был подписан русскими и чешскими представителями. Договор выполнен не был. Броневики взятые трудами Шадринскаго отряда, чехи не возвратили, присвоив себе. Многократные обращения к чешскому командованию остались без результата. Август—сентябрь 1918 года были особенно тяжёлыми в боевой жизни нашего отряда, переименованного тогда в 19-й Петропавловский полк. Сильное сопротивление встретили мы особенно на участке Ирбитская Вершина — Самоцвет — Кордон, надолго задержавшее наше продвижение.
Начальник боевого участка подполковник Смолин, обратился с просьбой о присылке на помощь чешского броневика, так как мы имели только самодельный, из мешков, на обыкновенных платформах.
Двухдневный бой стоил нам больших потерь, и имел лишь местный успех. Чешский броневик не поддержал нас, держась все время за прикрытием железнодорожной выемки и даже не выходя вслед нашему самодельному броневику, ходившему в атаку и повредившему большевицкий броневик. Чехи не сделали ни одного выстрела». После боя чехи заявили о своём уходе, но перед тем командир чешского бронепоезда просил выдать ему удостоверение об участии чешского броневика в бою. Подполковники Смолин, не зная, что собственно написать чехам, предложил чешскому командиру составить текст удостоверения, надеясь на его скромность. Я сел за машинку, а чех, диктуя мне, внёс в текст удостоверения фразу, запомнившуюся мне и по сей день: — «люди чешского бронепоезда дралися, как львы...» Подполковник Смолин, прочтя готовое удостоверение, долго смотрел пристальным взглядом в глаза чешского командира. Чех даже не потупился. Подполковники Смолин глубоко вздохнул, подписал бумажку и, не подавая чеху руки, пошёл к полотну железной дороги.
Через несколько минут чешский бронепоезд ушёл навсегда.
Больше за все время наступательной борьбы на фронте я не имел никакого соприкосновения с чехами, только из далёкого тыла долетала на фронт популярная в то время частушка:
...«друг с другом русские воюют,
чехи сахаром торгуют...»
В тылу, за спиной сибирской армии, шла вакханалия спекуляции, неподчинения, а подчас и откровенного грабежа. Прибывающие на фронт офицеры и солдаты рассказывали о захвате чехами эшелонов с обмундированием, следовавшим на фронт, об обращении в свою пользу запасов оружия и огнестрельных припасов, о занятии ими в городах лучших квартир, а на железных дорогах лучших вагонов и паровозов.
Большое возмущение вызвал слух о том, что генерал Гайда, после взятия Екатеринбурга, поселился со штабом в доме Ипатьева, где была убита царская семья, велел мыть полы и приводить в порядок, тем самым уничтожая следы преступления. Все это впоследствии подтвердилось».
Чтобы было понятнее дальнейшее, надо окинуть, хотя бы коротким взглядом то состояние, в какое пришла в то время Россия. Неподготовленная страна устала выше меры от трёх лет ненужной войны за дело Антанты и бурлила уже 14 месяцев в революционном брожении. Царь был в заключении, в центре богатого промышленного Урала, в городе Екатеринбург. В небольшом особняке горнопромышленника Ипатьева стерегла Царскую Семью, а затем зверски умертвила,— большевицкая красная стража. Власть в центре и на местах захватили «во имя народа»
