ревизии юридического статуса живых существ нечеловеческого происхождения станет
очевидной. В безнадежной попытке спасти общепринятые точки зрения этот философ
будет вынужден доказывать, что мы должны относиться к живым существам, исходя не
из истинных их особенностей, а руководствуясь нередко абстрактной полезностью «в
целом для видов». Чтобы увидеть, к каким ужасающим последствиям может привести
такой подход, представим себе, что в каком-то далеком будущем в обществе с далеким
для нас культурным укладом, люди придут к выводу, что большинству женщин будет
удобным и нормальным, если мужчины, оставшись дома, будут смотреть за детьми,
вместо того, чтобы ходить на работу. И такое решение, конечно, вполне будет
совместимо с фактом (очевидным и по-своему доказательным), что действительно
существуют женщины, которым меньше подходит смотреть дома за детьми и более
нравится отправляться каждое утро на работу, чем многим мужчинам. Будут ли в таком
случае философы утверждать, что такие женщины, являясь исключением из общего их
большинства, должны восприниматься в соответствии с тем, что является «обычным
для их пола», и поэтому, например, могут быть не допущены в медицинскую школу
(как имеющие отклонение от общепринятой нормы), причем это может быть сделано
несмотря на то, что в своих основных показателях — это обыкновенные женщины? Я
не думаю, что будет правильным делать из случайного штриха фундаментальные
выводы. И я считаю, что в приводимых аргументах трудно увидеть что-то (исключая
разве что защиту интересов представителей своего собственного вида, причем лишь по
той причине, что они представители нашего собственного вида). Подобным же образом
мы должны проверять и все другие философские доказательства, воспринимая их лишь
с одной позиции — как предупреждение о той легкости, с какой не только
неискушенные люди, но даже и самые опытные в умении построения нравственных
обоснований, могут быть принесены в жертву господствующей идеологии.
Стержневое значение этой книги заключается в том, чтобы заявить, что дискриминация
против живых существ лишь только по единственной причине их видовой
принадлежности — является формой предвзятости, аморальности и издевательства над
беззащитным так же точно, как и дискриминация, осуществляемая на основании
расовой принадлежности. Я не вкладываю в это содержание чего-то незыблемого и
закрытого для критики и не выдвигаю его как постулат на века, или как формулировку
моей собственной точки зрения, с которой другие могут соглашаться или нет. Я только
привожу доказательства, обращаясь скорее к разуму, чем к эмоциям и чувствительной
сентиментальности. Я избрал этот путь не потому, что не осознаю важности такого
фактора, как чувства и переживания в выработке позиции к другим существам, а
потому, что решения, принятые рассудком, более универсальны, более тверды и
неодолимы и представляют больший интерес. Я не думаю, что только одними
призывами к сочувствию и добросердечию можно убедить большинство людей в
несправедливости спесиецизма. Даже там, где дело касается интересов других
человеческих существ, для нас, людей, всегда бывает приятной неожиданностью
обнаружить тяготение нашего сочувствия к представителям своей нации или расы.
Почти каждый, однако, подготовлен, по крайней мере номинально, слушать разумные
доводы. Можно также допустить, что имеется определенное количество людей,
любящих пококетничать с непомерным субъективизмом в моральности, говоря, что
любая моральность фактически такова, как и любая другая. Но когда тем же самым
людям предлагают сказать, что они думают о моральности Гитлера или о рабском
труде, таковы ли они, как у Альберта Швейцера или Мартина Лютера Кинга, лишь
после этого они убеждаются, что мораль у разных людей различна. Вот так, работая
над этой книгой, я полагался на разумные аргументы. И теперь, если вы не сможете
опровергнуть главный аргумент этой книги, вам придется признать, что спесиецизм
