— Расскажи мне, откуда у тебя этот шрам.
Монтера пожал плечами.
— Я летал с острова Фернандо-По в Порт-Харкорт в Биафре во время гражданской войны в Нигерии. Мы летали на «Дакотах» обычно ночью, но в тот раз мне пришлось лететь днем. Им срочно понадобились медикаменты. Шел дождь, настоящая гроза. Ко мне прицепился русский «МиГ». Летчик был египтянин, как я потом узнал. Он просто расстреливал меня, как живую мишень. Через несколько секунд трое из моего экипажа оказались убиты. Тогда я и получил вот это. — Он коснулся пальцем своего шрама.
— А что потом?
— Опустился до пятисот футов. Когда он следующий раз зашел мне в хвост, я опустил закрылки, «тормознул». «Дакота» почти повисла в воздухе.
— А «МиГ»?
— У него не осталось пространства для маневра. Он перелетел меня и врезался в джунгли.
— Ты молодец!
Она провела пальцами по его губам. Монтера сонно пробормотал:
— Я хочу быть честным с тобой до конца, понимаешь? Я еще никогда ни с кем этого не чувствовал. Я бы хотел отдать тебе всего себя.
У Габриель защемило в груди, потому что она-то обманывала его. Ей все же удалось улыбнуться.
— Не беспокойся ни о чем. Усни. У нас еще целый день впереди.
— Нет, ты ошибаешься. У нас впереди целая жизнь. — Он улыбнулся. — Я всегда любил ночной город. Молодым я часто гулял ночью по Парижу, Лондону или Буэнос-Айресу. В ночном городе есть что-то волшебное. Кажется, что в конце улицы тебя ждет что-то совершенно необыкновенное.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне уже сорок пять. В июле стукнет сорок шесть. Как долго ты шла ко мне! Но все же пришла наконец. Я не спросил, какой у тебя знак Зодиака?
— Козерог.
— Ужасная комбинация. Лев и Козерог. Совершенно безнадежно.
— Так уж безнадежно?
Она поцеловала его, и через мгновение он уже спал.
Габриель стояла у окна, смотрела на сад и думала о Рауле. В гостиной зазвонил телефон. Она торопливо вышла в другую комнату и взяла трубку. Это был Фергюсон.
— Привет, Габриель! Какие у нас новости?
— Никаких.
— Он сейчас с вами?
Габриель вздохнула.
— Да. Спит в другой комнате.
— Обстановка накаляется. По всем признакам, они готовятся к нападению. Вы уверены, что он остается в Лондоне?
— Да. Абсолютно уверена.
— Отлично. Я еще позвоню потом.
Габриель положила трубку. В этот момент она ненавидела Фергюсона так, как никого другого в своей жизни. Рауль Монтера вдруг резко вскрикнул. Она бросилась в спальню.
Этот сон был таким реальным, каких он еще никогда не видел. Он летел в самолете, который превратился в решето. В фюзеляже зияли огромные дыры. Он даже слышал, как дребезжат оторванные куски обшивки, и чувствовал запах горящего масла и дыма. В панике он пытался открыть плексигласовый колпак, но не мог.
— Боже милостивый, не дай мне сгореть! — шептал он.
Колпак наконец слетел. Его пальцы были в крови. Он начал выбираться из кабины, но его вдруг накрыла большая черная тень. Он поднял голову и увидел огромного орла, который стремительно пикировал на него, выпустив острые блестящие когти. Еще мгновение — и когти вонзятся в его тело. Он закричал от ужаса и проснулся. Над ним склонилась Габриель.
Они сидели вдвоем в большой ванне, друг против друга, и пили чай из тонких фарфоровых чашек. Монтера курил сигарету.
— Чай превосходный, — сказал он.
— Для тебя чай намного полезнее, чем кофе.
— Все, с этого момента кофе для меня не существует.
— Орел снижается. Остается сделать только одно.
— Что именно?
— Ты сам сказал. Опустить закрылки, «тормознуть». Даже орел может промахнуться.
— Великолепно! Из тебя получился бы отличный летчик. — Он встал и потянулся за полотенцем. — Что будем делать дальше?
— Я бы еще раз хотела посмотреть этот спектакль — «Кошки».
— Билеты достать невозможно. — Монтера стал одеваться.
— Считай, что это вызов тебе.
— Принимаю. А потом — ужин, хорошо?
— Хорошо. У «Дафны». Сегодня мне хочется французской кухни. И закажи отдельную кабинку.
— Как вам будет угодно, сеньорита, — галантно ответил он по-испански.
Когда Монтера надевал свою летную куртку, из кармана выпал бумажник. Среди высыпавшихся из него бумаг оказалась небольшая фотография. Габриель подняла ее. На снимке была женщина, сидевшая на стуле с прямой спинкой. Тщательно причесанные волосы, несколько надменное лицо аристократки. Рядом с ней стояла высокая девочка в белом платье, с большими черными глазами.
— Какая красивая! — воскликнула Габриель. — Она похожа на тебя. А с твоей мамой, кажется, трудно иметь дело.
— Трудно иметь дело с доньей Еленой де Монтерой? О нет! Не всегда. Только в большинстве случаев.
— Ладно, отправляйся! — Она собрала выпавшие бумаги, сложила их обратно в бумажник и протянула ему. — У меня еще много дел.
Он улыбнулся, шагнул к двери, но остановился. Когда он обернулся, улыбки уже не было. Он смотрел на нее серьезно и даже чуть-чуть печально. Габриель подумала, что он какой-то беззащитный в своей черной рубашке с расстегнутым воротом и в старенькой кожаной куртке.
— Ты в самом деле выглядишь роскошно, — сказала она.
— Я полжизни провел в воздухе, но ничего там не нашел.
— Теперь у тебя есть я.
— Да, и вот что я хочу тебе сказать… — Рауль опустился на одно колено рядом с ванной. — Как ты думаешь, не согласилась бы ты выйти замуж за одного немолодого летчика, который считает, что стал слишком стар, чтобы летать, и поэтому отличается несносным характером?
В ее глазах появились слезы. Она поцеловала его, потом оттолкнула от себя.
— Ну иди же! Отправляйся!
— Иду. — Монтера достал из бумажника фотографию. — Оставь ее у себя.
Дверь за ним закрылась. Габриель осталась одна. Из ее глаз катились слезы. Она думала о Фергюсоне и желала, чтобы он умер.
Фергюсон сидел за столом у себя в квартире на Кавендиш-сквер вместе с Фоксом, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Вильерс, оттолкнув в сторону Кима, прежде чем тот успел доложить о нем.
— А, Тони, дорогой мой, ты, кажется, чем-то возбужден? — добродушно спросил Фергюсон.
— Что происходит между Габриель и этим аргентинцем Монтерой? — выпалил Вильерс. — Я следил за
