-Отпусти.
Словно очнувшись от сна, я понял, что все еще судорожно сжимаю руку
рыжей и, отпустив эту теплую руку, взялся за поручень - холодный и скользкий.
Почему эта самка спасла меня? Почему протянула руку? Ведь я не просил
о помощи. Помощи?!
Холодная злость начала заполнять душу - надо скинуть ее с Поезда, это
Джунгли, я должен так поступить.
Ну, чего ты смотришь на ее затылок? Схватить за волосы, рывок - и самка
закувыркается в темноте, там, где перестук колес. Сколько раз ты делал
подобное.
Ветер ерошил длинные волосы, рыжие пряди касались моего лица.
Не могу! Дьявол побери, не могу…
Я уткнулся головой в деревянную окантовку и прикрыл глаза: будь что
будет.
А на крыше вагона, похоже, что-то назревало.
- Ты занял мое место, гнида.
- Я выдавлю из тебя потроха.
Зазвякало железо, и с крыши свалились два сцепившихся тела. Место
освободилось.
Превозмогая боль, я полез наверх.
-Куда, падла! Нам тебя не надо.
Черная, сплющенная с двух сторон рожа возникла передо мной; неширокий
конец длинной палки устремился мне навстречу. Я успел уклониться, и,
ухватившись за палку раненой рукой, - от боли в голове взорвалась бомба -
дернул.
Палка осталась у меня.
Застонав от напряжения, я подтянулся на одной руке и влез на крышу
вагона.
В центре узкой площадки металлическая коротконогая печка выбрасывала
в черноту снопы искр; ловя тепло, к ней жались игроки.
Некоторые жарили крыс, насадив на заточенные прутья.
-Эй, вы, какого хрена?
Почему «вы»? Я оглянулся: рыжая стояла за мной, настороженно глядя на
игроков. Прицепился банный лист. Жаль, что я ее не сбросил.
Парочка наиболее смелых игроков (а, может, тех, кому больше всех надо),
поднялась из-за печки, но я погрозил им палкой:
-Хотите полетать, суки?
Они присели и занялись крысами.
Стараясь не задевать согбенные спины, я пробил путь поближе к печке и,
положив перед собой палку, сел на холодное покрытие вагона. Рыжая
примостилась рядом, стала смотреть на огонь.
Я уже понял, что нам… тьфу! мне,- повезло. Игроки здесь собрались
хлипкие; удивительно, что им вообще удалось попасть на крышу – наверное,
садились в Начале Пути. В глазах у большинства – тусклая мольба: «Не тронь
меня».
Однако, кое за кем нужен глаз да глаз - хотя бы вон за тем остролицым, что
до белизны в костяшках пальцев сжимает припрятанную на груди заточку, или за
этим одноглазым рослым игроком, что так жадно поглощает крысятину, едва не
касаясь мордой огня. Была б рука здорова, я занял бы его место у печки.
- Подай крысу, – приказал я сидящему за моей спиной хиляку, оттесненному
от печки к самому краю крыши. Тот, бросив затравленный взгляд, дотянулся
костлявой рукой до широкого деревянного ящика и подал мне еду.
-
Игрок послушно протянул деревянный заточенный прут. Я насадил на
ловец крысу и полез к огню. Сидящие у печки неохотно расступились, и моя крыса
зашкворчала, разбрасывая во все стороны капельки жира. Одноглазый,
прищурившись, разглядывал меня с деланным равнодушием, время от времени
громко отрыгивая, - обожрался, сволочь. Тем не менее, я заметил, как он
задержал взгляд на моей раненой руке. Вот ведь, не обмотал вовремя, дурак.
Крыса, исходя жиром, зарумянилась, и я поспешил на свое место, не желая
с искалеченной рукой драться за место у печи.
Отличная жратва. Сытная, без химического запаха. Я жадно откусил, и тут
с изумлением увидел глаза рыжей, в которых были не голод и зависть, а
отвращение. Да кто ты такая?
-На, попробуй.
Отстранилась с испугом. Пожав плечами, я занялся едой, стараясь не
замечать брезгливых гримас этой самки.
Ночью звезды горят и на небе, и в лесу. Не повезло тем, кто не попал на
Поезд.
Я смотрел между ветвями деревьев, проносящимися над головой. В такие
