Не дыша я смотрел, гадая, хватит ли ее длины. Я понял, что задумал капитан.
Потом я перевел взгляд на человека в гондоле. В свете прожектора «Авроры» он казался белым, точно мертвец. Но вот он слегка пошевелился, рука дернулась.
Стрела шлюпбалки медленно выдвинулась на всю длину.
И все равно она не доставала до гондолы по меньшей мере двух метров.
— Жаль, — спокойно заметил капитан. — Пожалуйста, втяните ее обратно, джентльмены.
Я взглянул вниз и увидел, что вода уже совсем близко. Капитан приказал выпустить немного водорода, чтобы снизиться вместе с воздушным шаром, но спускаться еще ниже было опасно, даже просто безрассудно, потому что в любой момент внезапный порыв ветра или непредсказуемый поток воздуха мог подхватить корабль и швырнуть в море.
— Итак, джентльмены, у нас не слишком много времени, — произнес капитан. — Ситуация простая, и наши действия очевидны. Кто-то должен прицепиться к концу шлюпбалки и, раскачавшись, перелететь в гондолу. Это единственный способ попасть в нее, прежде чем она опустится в воду.
Он взглянул на мистера Кахло, и на мистера Чена, и на мотористов и матросов. Лица их в свете прожектора казались бледными, и ни одно не выражало восторга при мысли о том, как придется болтаться на тонком лине над поверхностью океана.
Я с надеждой затаил дыхание.
Капитан внимательно посмотрел на меня и улыбнулся:
— Мистер Круз, я гляжу на вас, и мне кажется, что у вас единственного нет ни малейших следов страха. Я прав?
— Да, сэр. Я не боюсь высоты.
— Я знаю, мистер Круз. — И он в самом деле знал, потому что я служу на его корабле уже больше двух лет, и он видел, с какой легкостью я передвигаюсь и по «Авроре», и вне ее.
— Сэр, — вступил мистер Чен, — парень не один такой. Позвольте мне пойти.
И все сразу охотно принялись предлагать свои услуги.
— Отлично, джентльмены, — ответил им капитан, — но я полагаю, что мистер Круз и вправду самая подходящая кандидатура. Вы все еще хотите пойти, мистер Круз?
— Да, сэр.
— Мы не станем говорить об этом вашей матушке. Согласны?
Я улыбнулся и кивнул.
— Ваш страховочный пояс хорошо подогнан?
— Так точно, сэр. — Я так и сиял от гордости и надеялся, что остальные не заметят румянца на моих щеках. Капитан подошел и лично проверил мой ремень, ощупав сильными пальцами каждую стропу и пряжку.
— Будь осторожен, парень, — сказал он тихо и шагнул назад. — Хорошо, мистер Круз, пристегнитесь к шлюпбалке, и мы выдвинем вас наружу.
Он сказал это так, будто предлагал прогуляться на А-палубу, полюбоваться видом из окна. Он выбрал меня не только потому, что считал, будто я меньше всех боюсь. Любой другой из экипажа мог бы сделать это. Но я был еще и легким, килограммов на двадцать пять легче всех остальных. Капитан боялся, что гондола слишком хрупкая и едва выдержит собственный вес, когда ее начнут вытягивать, и не хотел добавлять ей лишней тяжести. Так что, кроме всего прочего, он искал кого полегче. И все же я был горд, что он доверил это дело мне.
Трос шлюпбалки оканчивался сильно загнутым крюком, и за него-то я и зацепил свои два страховочных ремня. Их немного подтянули лебедкой, и получилось что-то вроде качелей. Здесь, вблизи, стрела шлюпбалки казалась слишком хрупким куском металла, чтобы вверять ей жизнь, но я знал, что она выдержит пятьдесят таких, как я.
— Я знаю, у вас получится, — сказал мне капитан. — Держите. Он вам понадобится, чтобы перерезать канаты, присоединяющие гондолу к шару. — Он подал мне свой нож. Я сунул его под пряжку. — Если вы готовы, начнем.
— Готов, сэр.
И тогда матросы выдвинули стрелу шлюпбалки наружу. Вместо палубы грузового отсека подо мной оказалась посеребренная поверхность океана, темная и эластичная, как змеиная кожа. Стрела достигла самой дальней точки и замерла. Гондола все еще была вне досягаемости, ее край находился сейчас примерно в двух метрах подо мной. Там, внутри нее, человек вновь пошевелился, и мне показалось, что он застонал, хотя, возможно, это был ветер или скрип каната, а может, голос кита в океане.
— Спустите меня немного ниже! — крикнул я через плечо.
Оглянувшись на корабль, я чуть замешкался. Не от страха. Все выглядело таким незнакомым. Я никогда не видел «Аврору» в полете, со стороны, и вот я болтаюсь посреди неба, а люди стоят на краешке палубы и таращатся на меня через открытый грузовой люк.
Они травили трос, пока я не оказался на одном уровне с гондолой.
Страха я не чувствовал. Вздумай кто-нибудь приложить ухо к моей груди, он услышал бы, что сердце в ней бьется не быстрее, чем когда я стоял в «вороньем гнезде». И дело не в моем бесстрашии — это просто явление природы, потому что я рожден для полета и именно небо — самое подходящее для меня место в целом мире. Я тощий, как щепка, и походка у меня легкая. В команде шутят, что у меня кости как у чайки, полые, чтобы легче было летать. Перелететь это небольшое расстояние здесь, на высоте ста двадцати метров, было для меня не сложнее, чем перепрыгнуть через трещину на тротуаре. Потому что в глубине души я чувствовал, что, если когда-нибудь сорвусь, воздух не даст мне упасть, удержит меня, точно птицу с распростертыми крыльями.
Налетевший ветерок слегка раскачивал меня на конце стрелы. Ухватившись за страховочные ремни, я принялся сгибать и распрямлять ноги, ну просто мальчишка на качелях. Вперед — назад, вперед — назад. Вылетев вперед, в самую дальнюю точку, я глянул вниз и увидел, что нахожусь уже почти над самым краем гондолы. Еще чуть-чуть. Я полетел назад, поджав под себя ноги.
Вот оно: тот миг, когда ты уже замер, завис на долю секунды, прежде чем снова качнуться обратно.
— Травите линь! — крикнул я и устремился вперед, распластавшись, выбросив ноги, и почувствовал внезапно, что падаю — и продолжаю падать. Я быстро выпрямился и увидел, что конец вытравили, я скольжу вниз в сторону гондолы, быстро, но…
Недолет.
Я резко дернулся вперед, вытянулся и все же сумел уцепиться за край гондолы, врезавшись всем телом в плетеную корзину так, что дух вон, и обдирая лицо о прутья. Лишь мгновение спустя мне удалось вдохнуть. Руки горели от боли. Я услышал, как сверху, с «Авроры», меня подбадривают. Я подтянулся, нащупал ногами опору и с треском перевалился через край корзины.
Прямо рядом с человеком.
Но времени заниматься им не было. Вскочив, я ухватился за крюк шлюпбалки, отцепил от него оба страховочных ремня и огляделся, ища, за что бы их зацепить, — это должно быть что-то прочное, ведь этой штуке придется удерживать гондолу, когда я перережу канаты, связывающие ее с шаром. У меня над головой была металлическая рама с горелкой. Раму поддерживали четыре металлические стойки, приваренные к каркасу гондолы. Все это было на вид довольно хлипким, но ничего лучше я не увидел. Я зацепил крюк за раму с горелкой, постаравшись, насколько смог, разместить его по центру.
— Выбирайте! — завопил я в сторону «Авроры» и увидел, что линь быстро заскользил вверх и натянулся. Крюк дернулся, и гондола содрогнулась. Рама издала отвратительный протяжный скрежет. Звук этот мне решительно не понравился. Боясь дышать, я уставился на эти четыре железяки, что связывали раму с корзиной. Никто не рассчитывал, что им придется удерживать на весу гондолу. Для этого есть воздушный шар.
Но сейчас этот шар снижался, медленно оседая на гондолу — и на горелку. Если все это вспыхнет, мы с пилотом аэростата окажемся в огненной ловушке.
