устраивать свой быт согласно счету в банке? Долой всякие «Идеальные чашки», да здравствуют светские тусовки и закрытые клубы для избранных… Скучно? Но я же не пробовала. Зато я танцевала на балу в королевском дворце. Я сводила с ума самых блестящих столичных кавалеров. Со шпагой в руке я могла выстоять против лучших фехтовальщиков. Вместе с друзьями я целую страну спасла от нападения захватчиков. Вот это было настоящее… А деньги? Я не видела в них смысла. Ведь на них нельзя было купить обратный билет до Лаверэля.
— Ну, я, пожалуй, пойду, — объявила я подругам. — Здесь так накурено, что голова разболелась.
— Постой, — возмутилась Алла. — Ты же еще ничего нам не рассказала о себе. Как твоя работа в этом странном агентстве… Забыла, как называется. И как твой роман с этим парнем? Ты не беспокойся, я на машине, я тебя отвезу.
— Да нет, меня ждет водитель, — я кивнула за окно, где, прислонившись к машине, курил Паша.
— Ничего себе! — ахнула Алла. — А он действительно твой водитель? Хорошенький!
Невзирая на уговоры, я схватила кожаную куртку и выбежала на улицу. От дыма кружилась голова. Вот и шикарный лисий воротник пропах табаком, и волосы, наверное, тоже. А на улице удушливый дым валит из каждой машины, и каждый третий идет с сигаретой в руке. Мне казалось, я воочию вижу, как сажа черными хлопьями оседает внутри моих легких.
— Прекрати курить, — рявкнула я на Пашу — Лаверэль научил меня обращаться с обслуживающим персоналом.
— Да, Жанна Петровна, — бедняга послушно бросил окурок в лужу.
— Едем домой, — распорядилась я. — А завтра ты мне нужен к одиннадцати. Надо проверить, как движется ремонт.
Весенний город был грязен и хмур. К вечеру вдруг похолодало, и вместо дождя с неба полетели крупные хлопья снега. Они падали на автомобильное стекло, превращаясь под взмахами дворников в грязно-бурую массу. Как жаль, что в Лаверэле почти не бывает снега… Белоснежными сугробами он лежал бы на чистых крышах и мостовых Вэллайда. И снежинки танцевали бы в прозрачном воздухе, не отравленном выхлопными газами.
Дома было на редкость тихо. Мать с Юрасиком куда-то удалились, оставив полную раковину немытой посуды. Господи, скорей бы вселиться в новый дом и больше не видеть всего этого. В ожидании переезда я жила, что называется, на чемоданах: не покупала себе лишней одежды, пользовалась полуразбитой домашней утварью. Я еще не привыкла к большим деньгам и была бережлива. Выудив двумя пальцами грязную стопку, я тщательно вымыла ее. Открыла шкаф, достала полупустую бутылку дешевого коньяка. Если бы желание выпить возникло чуть раньше, я купила бы по дороге что-нибудь приличное, а так придется довольствоваться тем, что есть. Плеснув себе на два пальца коричневой, едко пахнущей жидкости, я медленно, зажмурившись, выпила. По грязному столу пробежал, шевеля усиками, жирный таракан. Вот они, будни рядовой миллионерши… Я налила еще коньяку.
Просто я вернулась с войны. У меня, если можно так выразиться, лаверэльский синдром. И поэтому я никак не могу вписаться в здешнюю жизнь. Я прохожу по ней бестелесным фантомом, а сама принадлежу другому измерению. Мне будут сниться сны про Лаверэль. Они будут настигать меня неожиданно, как Дениса — сны о том новогоднем штурме. Вечерами я буду пить «Хеннеси» и плакать пьяными слезами. И так будет длиться годами. В тот момент, когда мне наконец покажется, что моя жизнь налажена, острая тоска разобьет уверенность на тысячи частей. И снова встанет вопрос: а зачем это все?
Нечего себя обманывать, я все равно никогда не привыкну. Фраматы заразили меня своей иррациональной страстью к Лаверэлю, и я полюбила этот прекрасный и опасный мир. Эта любовь измучает меня, иссушит в разлуке… Как если бы я жила в браке с нелюбимым мужчиной: вроде бы все благополучно внешне, но приходит особенно ясная лунная ночь, и память выворачивается наизнанку, обнажая старые раны…
Хлопнула входная дверь. Я быстро сполоснула стакан, убрала в шкаф коньяк. Мать прямо в плаще и в сапогах прошла на кухню, уселась к столу. Слезы черными реками стекали по щекам. Мать вдруг посмотрела на меня абсолютно трезвыми глазами.
— А меня Юрасик бросил, — сообщила она. — Ну и пусть. Козел он, Жанка. Эх, какие у меня мужики были… — всхлипнула она. — А это что? Ни-че-го.
Я вдруг пожалела мать. Не настолько, чтобы простить ту грязь, в которой проходила моя жизнь, но все-таки… Была ведь и у нее другая жизнь, в которую навсегда захлопнулись все двери… И мучается она, и пьет, и тоскует потому, что живет тем своим прошлым… Но чем я могу ей помочь? Купить шмоток, свозить в салоны красоты, найти, в конце концов, приличного кандидата в супруги? Но это не вернет ей ни молодости, ни моего отца, который, оказывается, бросил нас ради Лаверэля. И я могу его понять. Я тоже продала бы всех на свете, чтобы снова увидеть на небе две луны — зловещий Модит и светлую Матин.
Но в окно моей комнаты светил лишь тонкий месяц. Сегодня я снова рано легла спать. Сон незаметно сокращал время, отпущенное мне на Земле. Я не дорожила этим временем, как узник не дорожит годами, проведенными в тюрьме. А когда я уснула, то увидела очень знакомый сон…
Здесь невозможно было дышать. Казалось, все ветры смешались в клубок, превращая воздух в сумасшедшую скачку молекул. Колонны и крыша беседки из зеленого камня гудели, а сотни маленьких металлических подвесок слаженно бренчали, создавая ритмичную мелодию. Я дрожала от холода и пережитого страха. Бок, сдавленный когтями огромной птицы, ныл от боли. Отец, отряхнув с одежды перья, опустился на циновку и за руку притянул меня к себе. Мы еще не сказали ни слова, но я ликовала: Гюана выполнила мое невероятное желание…
И в этот момент, я уверена, покровительница безрассудных поступков пришла мне на помощь. Неловко повернувшись во сне, я больно прищемила палец кольцом Гюаны. Я вырвалась из сна, как ныряльщик, не рассчитавший силы, вырывается на поверхность. Вместе со сном меня покинуло отупение, в котором я провела все минувшие три недели. Подумать только! Допустим, я испугалась и безропотно позволила распорядиться собой. Я послушно покинула единственное место, где чувствовала себя дома… Но мне не понадобилось много времени понять, что я совершила ошибку. У богов снова что-то не заладилось, и они в очередной раз переписали проект моей жизни. Но сколько можно полагаться на богов? Почему я до сих пор ни разу не подумала о том, чтобы вернуться обратно?!
Я вскочила с кровати и распахнула окно. Холодный воздух охватил меня всю с головы до кончиков босых ног. Так ли это невозможно — вернуться в Лаверэль?
Единственная известная мне дверь в другие миры находилась в директорском кабинете. Не так уж давно, в декабре, безотчетный порыв погнал меня к дому на Загородном прямо из аэропорта, где я тщетно прождала Дениса. Ключ от агентства по-прежнему лежал в кармане моей дубленки. А дверь в кабинет шефа я уж как-нибудь открою. Взломаю, наконец. Как в кино — вышибу ногой. У меня получится. Но перед этим надо закончить кое-какие дела…
Запустив пятерню в растрепанные волосы, я включила свет, порылась в сумке в поисках записной книжки. Нашла номер адвоката, услугами которого начала пользоваться, как только пришла работать в агентство «Лаверэль». Номер набрала на мобильном, чтобы не разбудить мать треньканьем параллельного телефона. Я звонила дважды, пока наконец не отозвался сонный голос адвоката.
— Виктор Иннокентьевич? Это Жанна Золотова. Извините за поздний звонок. Я могла бы к вам подъехать? Мне нужно составить один документ…
— Сейчас? Дорогая моя, вы в курсе, сколько сейчас времени?
— Я заплачу вам за срочность. Сколько?
— …, — буркнул адвокат.
— Согласна. Выезжаю.
Тон адвоката сразу изменился.
— У вас что-то случилось, Жанна? — озабоченно спросил он. — Почему такая спешка?
Я хотела предложить ему еще денег, чтобы он не задавал лишних вопросов, но потом решила, что молчание сэкономит мне время. Пусть сочтет меня невежливой. К чему мне дорожить мнением людей, с которыми собираюсь расстаться навсегда?
Я достала из шкафа лаверэльское платье, ждавшее своего часа в самом дальнем ящике. Почему-то мне показалось, что надеть его будет хорошей приметой. Посмотрелась в зеркало. До чего я похудела… В Лаверэле даже после самых трудных испытаний у меня не было такого изможденного лица. Ничего, мы это
