В марте полк перелетел на новое место, а в один из апрельских дней сорок первого года начальник штаба перед строем зачитал приказ о переводе в другую часть капитана Гастелло. Стоит ли говорить о том, как меня это огорчило, ведь Николай Францевич был для меня самым близким человеком в полку. Гастелло простился со всеми перед строем, обещал на новом месте также работать честно и добросовестно, быть достойным воспитанником Ростовской бригады. Потом мы ходили к нему домой, помогали укладывать вещи, а когда все было закончено, я попросил его придти к нам в отряд, поговорить, попрощаться с бывшими своими подчиненными. Он охотно согласился. Собрались мы в клубе. Николай говорил, что ему не хочется расставаться с нами, ведь пять лет работали вместе.
— Но ничего не поделаешь, будем, хоть и в разных местах, служить и дальше одному делу, служить Родине. Были и останемся верными друзьями, куда бы нас судьба ни бросила. Люди у вас в отряде замечательные, всех я вас знаю, уважаю. И дальше работайте так, чтобы при встрече было о чем поговорить.
На прощанье Николай Францевич всем пожал руки, еще раз пожелал нам успехов. А утром мы проводили его в другую часть.
Герой Советского Союза Н. Ф. ГАСТЕЛЛО.
Командиры отрядов капитаны Ф. В. ЛОКТИОНОВ и Ф. Н. ОРЛОВ
Командир эскадрильи К. Н. ИВАНОВ.
Командир эскадрильи Д. М. РАВИЧ.
Командир уходит в бессмертие
Наступили теплые июньские дни. Кругом все цвело, воздух казался пьяняще-ароматным. Мне все чаще вспоминалась родная Чувашия с ее весенними сказочными лесами и холмами. Я уже давно не видел их, и желание съездить в родную деревню росло с каждым месяцем.
Наконец, мне разрешили отпуск. В субботу, двадцать первого июня, оформил все нужные документы. Железнодорожные билеты до станции Канаш и обратно лежали уже вместе с другими отпускными документами в кармане. Я мог бы выехать в этот же день, но к нам приехал Саратовский театр музыкальной комедии. Афиши приглашали на «Сильву», и я отложил отъезд на завтра. До вечера времени оставалось много, и чтобы как-то скоротать его, решил, взяв ружье, побродить по лесу. Угодил под дождь, весь промок, да еще опоздал на спектакль. Переодевшись, все же пошел в клуб. Мое испорченное неудачной охотой настроение быстро поправил неугомонный, неунывающий Бони. После спектакля начались танцы под оркестр. Я вернулся в общежитие, в комнату, которую мы занимали вдвоем с Зубановым, лишь поздно ночью.
Рано утром нас разбудил вой сирены. В окно смотрели предрассветные сумерки, моросил мелкий дождь. Схватив свои «тревожные» чемоданы, мы с Зубановым, чертыхаясь на командира полка Филиппова, что всем испортил воскресенье, а мне задержал выезд домой, побежали на аэродром. Мы были уверены, что это одна из очередных учебных тревог. Но ничего не поделаешь, отпуск не отпуск, раз объявлена тревога, надо спешить к самолетам, готовить их к вылету. Вскоре командиров экипажей, отрядов и эскадрилий вызвали на командный пункт. И здесь Филиппов сообщил:
— Товарищи, началась война! — Эти слова все еще не доходили до сознания. А командир полка сурово продолжал: — В четыре часа утра фашистская Германия вероломно, без объявления войны, напала на Советский Союз. Немецкие самолеты бомбили сегодня наши мирные города, танковые и мотомеханизированные войска вторглись на нашу землю. Нам приказано подготовиться к боевому вылету. Пока это все, что мне известно. Теперь все по кораблям! О готовности доложить немедленно!
Как только я вернулся на стоянку самолетов, меня окружили штурман Сырица, летчики отряда Тимшин, Поляков, Ключников. Демьянов доложил о готовности материальной части. Они еще ничего не знали о начале войны, самолеты готовили к обычному вылету по учебной тревоге. Я распорядился подвесить по восемь двухсотпятидесятикилограммовых фугасных бомб, доставить полный боекомплект к пулеметам, проверить личное оружие и противогазы, личные вещи первой необходимости. Но тут выяснилось, что в экипаже Ключникова нет стрелка, он заболел несколько дней назад.
— Вместо него я разрешил летать старшине эскадрильи Гондусову, — доложил Ключников. — Он ведь старый стрелок, и сам давно просится на борт.
Ну, вот и все, отряд полностью готов к боевому вылету. Ждем приказа. А пока со штурманом Сырица еще раз проверяем готовность кораблей. Вокруг я вижу серьезные, суровые лица подчиненных, боевых товарищей. В это первое утро войны, когда люди перестали улыбаться, продолжал, как всегда, шутить и балагурить только штурман Ваня Куликов.
— Я уж точно определил, кому какая бомба, — смеясь, говорил он. — Первые «огурчики» у меня предназначены для главарей. — И в самом деле, на стабилизаторах бомб мелом было выведено: «Гитлеру», «Геббельсу», «Герингу» и т. д.
В то утро вряд ли кто из нас до конца сознавал великую опасность, нависшую над нами и нашей страной, вряд ли кто предполагал, что нас ждет четырехлетняя, очень трудная воина. Собравшись в ожидании приказа в курилках, мы строили разные предположения о маршрутах сегодняшнего полета, многие утверждали, что боевые действия кончатся примерно в те же сроки и с таким же исходом, как это было на Хасане, в Монголии, в Финляндии. Солнечное воскресенье, росистая изумрудная трава, цветы, полнейшая тишина на аэродроме, нарушаемая лишь трелью жаворонков, изумительно голубое, без единого облачка небо — ничто еще не напоминало о начале бесконечных военных дней, недель и месяцев, наполненных трагическими событиями.
Серьезность положения мы начали понимать только тогда, когда экипажи выстроились на аэродроме и к нам обратились командир и комиссар полка.
— Боевые действия развернулись от Черного моря до Балтики, — говорил Филиппов. — Партии и правительство призвали армию и весь советский народ к Отечественной войне против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое! Враг будет разбит!
Страстно, проникновенными словами, адресованными, казалось, лично каждому из нас, выступил комиссар полка Петр Семенович Чернов:
— Товарищи! Коммунисты и комсомольцы! Настал час, когда Родина требует от нас стоять насмерть и защитить ее от фашистского нашествия. Когда мы должны, обязаны летать так, чтобы каждое задание было выполнено образцово, чтобы каждая бомба точно поражала врага, чтобы каждая пуля находила фашиста. Товарищи! Поклянемся в этот суровый час, что до конца, до последнего дыхания будем верными делу Ленина, родной партии! Поклянемся защищать Отчизну так, чтобы не стыдно было за нас нашим детям, внукам и правнукам!
И в ответ над аэродромом пронеслось многоголосое:
— Кля-не-е-мся!!!
По кораблям расходились молча. По сигналу зеленой ракеты первым поднялся в воздух и взял курс на запад командир полка Филиппов, за ним, экипаж за экипажем, отряд за отрядом, другие. Сверху было видно, как в городке, собравшись группами, провожали в неведомый путь своих мужей и отцов женщины и дети.
