нравилось. лена была хорошая — настоящая искренняя подруга — такую только на плечах по улицам носить. на столе фаршированные перцы — напротив лена. ленины пальцы расстегивают ленины пуговицы — появляются самые грустные в мире ленины соски.
муж пришел домой часам к одиннадцати. с запахом — но не пьяный. жена спала. под настольной лампой — блюдечко и записка. в блюдечке плоская бурая странность не то из теста не то из глины — размером с рюмочное дно. лейкопластырь и ватный диск. в записке написано: ‘медовую лепешку прикрепить на ночь. можно еще обмотать шарфом’. поднес к глазам — надкусил эту штуку — вкус меда, муки и горчицы — яснее ясного — больше ничего.
лампа гаснет. через минуту вспыхивает — а может быть через полчаса. жена спит как спала — не притворяется — что-то видит во сне и по-сонному дышит. муж сидит на столе. в свете лампы режет ножницами пластырь — медовую лепешку укладывает на ватный диск — наклоняется над круглым зеркалом. неудобно — темно — весело — очень глупо — куда-то за ухо на небритую шею — клеить липкую каракатицу. полоски пластыря скручиваются и не держат. пальцы их комкают — режут новые. лампу можно выключить — потому что все равно от нее нет толку — потому что муж с закрытыми глазами осторожно плачет навзрыд — и делает все на ощупь.
(наш личный смертельный враг — тот кто подумал что сидящий на столе с медовой лепешкой на шее муж плачет лишь потому что ему стыдно перед женой.) (может быть боги за нас заступятся. или за медовую лепешку. вытрут наши слезы — как свои собственные. ну пожалуйста.)
в горечи пустырника — крахмальность мира. вкусом этой шершавой травы соединяется все что живо. стебель пустырника — нить с которой мы все сплетены — неважно куда каждый из нас бы вился — в какую сторону. запах пустырника — запах жизни. пустырником пахнут глаза живых. мои — моих близких. когда мы умрем — может быть станем пахнуть как луговая герань. это так. только так. у сухих дорог или на мусорных кучах мы видим его фигурные листья-ладони — и наклоняемся чтобы их поцеловать. мы выкапываем кустики пустырника и рассаживаем по всем нашим комнатам. на кухне и на балконе.
когда август сердился на агнешку — свою жену — грозился прострелить ей из пневматической винтовки обе коленки и оба локтя. (будешь ползать по дому на животе — и говорить: бу… бу…) когда агнешка сердилась на августа — хваталась за ножницы и направлялась в ванную чтобы остричь у себя огромную рыжую красоту — которую август заставил вырастить — которая лезла через любое белье и поражала женских врачей и подруг в сауне. (хватит мне ходить как краковской ведьме!)
эльса — ты дитя судьбы. на станции яянекоски близ ювяскюля в озерном краю ты машешь поездам идущим на тампере и котку. эльса — ты дитя судьбы. твоя судьба в ветреной оулу ловит рыбу в фуражке помощника капитана. его траулер как раз сейчас заходит в порт. почему у тебя такое счастливое лицо? почему ты смеешься? твое сердце больше чем поезда. оно больше чем море. эльса — ты дитя судьбы. ты купила желтые босоножки. и машинисты знают об этом.
я рылся в старых очень блокнотах в поисках каких-то адресов и встретил карандашную надпись ‘п. с. пахла арбузом’ — с восклицательным знаком в скобках. я сразу вспомнил что п. с. означает — пизда светланы. зачем я тогда записал? наверное чтобы однажды вспомнить — и сунуть в литературу. мы коротко дружили в осенней перми на каком-то фольклорном съезде. вечерами я таскал ее на плечах. на набережной камы говорил: я не мытый. — и целовал руками ее светлую теплую голову. мы устраивались на октябрьских тротуарах — как будто мы где-нибудь в италии — в безымянных заросших оливами почти что морских городах. я все время удивленно думал о том что ворошить свету ртом — как вдыхать арбуз — до чего же это здорово. даже невозможно — а все-таки! арбузная свежесть протекала в ней — я и сам таким становился. она приезжала в пермь из судогды если не из юрьева-польского. говорила что видимо скоро будет жить в кинешме замужем.
мне приснился мамин младший брат — дядя вова — и сказал: денис — тебе сколько лет? в августе будет двадцать восемь. — я ответил. а мне будет сорок один. — продолжал он. — и я до сих пор занимаюсь физкультурой — и летом собираюсь с друзьями в грузию. — дядя вова улыбнулся. — может быть даже поедем на мотоциклах. странный какой-то разговор. тем более я упорно знал что он очень важен. утром я сразу подумал о том что дядя вова полгода как умер — умер от странности сердца в сорок лет. с мертвыми я говорить привык — но эта беседа меня взволновала необычно сильно. она и сейчас не выходит у меня из груди — качается там бесконечной грустью — как желтая лодка-качели в парке приморского города.
анна хочет котенка и щенка — но в доме для них нет места. анне пять лет — и котенок с щенком как две половины солнца. анна сидит под столом и задирает к голове свои ступни. соединяет их — гладит — подносит к губам: играет с щенком и котенком.
футляр от аккордеона — стол за которым сидят друзья. сам аккордеон лежит неподалеку. друзей трое. на футляре-столе — личные вещи августа — который ушел вчера: яблоки — съедобные растения — (корни и трава) — грушевое здешнее вино в португальской шаровидной бутылке. в соседней комнате зазвенел телефон. хозяин дома улыбнулся и вышел. пока он разговаривал — кто-то из друзей взял в руки аккордеон и наиграл гимн латвии. хозяин вернулся — уселся на пол рядом с остальными — наполнил стаканы. сказал: он сейчас в цепочкино — переплывает вятку. жанна звонила — видела его. — на спине плывет? — спросил игравший гимн. — на спине — как обычно. — за плывущего в волнах. — третий друг встал на ноги и сделал золотистым стаканом приглашающий жест. они пили за август.
в лесных заболоченных деревнях коми — где близок холодный океан — где небо все время движется — где мы обретали в течение жизни самые лучшие ее куски — куда добираться по нескольку суток — поездами вездеходами лодками — где жизнь проста и нежна как топор — как пешня прекрасна и подлинна — где женщины живут вечно а мужчины не умирают естественной смертью — курником почему-то называют большой пирог с рыбой — обычно с хариусом или с сигом — а вином разведенный сырой водой спирт неизвестного происхождения. наевшись курником напившись вином — в октябре или в напоминающем ноябрь августе — мы бросались в обжигающие серые реки — в мокрое небо с изгородей и крыш — чтобы утонуть или не утонуть от полноты жизни — разбиться или не разбиться.
вспоминаю диалог со старым приятелем в большой весенней казани. весь вечер мы цедили ‘рябину на коньяке’ у него в кухне. все окна были настежь — раскачивался балкон — скрипел свои оттаявшие песни. мой дорогой. — ласково говорил приятель — наполняя гигантские фужеры. — я вывел для себя алмазную
