И Оскара Пыдруса майор Роогас застал дома.
— Разрешишь войти?
Строевая манера держаться вошла в Роогаса до мозга костей.
— Прошу, прошу.
Роогасу показалось, что Пыдрус, увидев его, несколько смутился.
— Проходи. У меня уже есть один гость, но хороших овец много вмещается в хлев.
— Прости, если я пришел в неподходящее время, — извинился Роогас. — Может быть, мы поговорим здесь? У меня несколько особый разговор.
— Ты знаешь ее. Мне не простят, если мы будем шептаться тут с глазу на глаз.
Майор Роогас, как человек деликатный, почувствовал себя неловко. Он понял, что Пыдрус смутился из-за своей гостьи.
В комнате сидела Хельви Каартна.
Роогас хорошо скрыл свое удивление и приветствовал Каартна, щелкнув каблуками.
Уютно устроившись на диване, она перелистывала какую-то толстую книгу. Хельви протянула ему руку.
— Я хотела сказать — носить мундир..
Посмеялись.
Хельви Каартна все еще выглядела очень молодой. С годами только возмужала. И осталась таким же простым товарищем, каким была раньше. Ее непринужденность, то, что ее абсолютно не потревожило его неожиданное появление, — все это хорошо подействовало на Роогаса. Тут же он вспомнил, ради чего пришел. И то, что когда-то Хельви Каартна любила Лапетеуса.
Пыдрус подмигнул Роогасу:
— Не пойти ли нам теперь снова в прихожую?
И весело захихикал, будто удачно напроказничал.
Роогас не знал, с чего начать. У Паювийдика было проще. Заметив на диванном столике стопку тетрадей, спросил:
— Ты не собираешься бросать преподавание?
— С какой стати?
— Ты говорил, что приступаешь к научной работе.
— Уже начал, — подтвердил Пыдрус. — Второй год тружусь. Но от преподавания не думаю отказываться.
— Извини, — сказал Роогас, — не пойми превратно.
Хельви Каартна с любопытством следила за ними. Так это казалось Роогасу.
Пыдрус усмехнулся.
— И ты не пойми неправильно. Почему бы мне не быть учителем? У нас появились какие-то глупые предрассудки. Один из них — снисходительный взгляд на людей, делающих конкретную работу. Понятие «конкретная работа» не очень точно, но я сейчас не нахожу более меткого. Ну ладно. Преуспевающим и влиятельным человеком считают того, кто крутится в министерстве, командует в комитете, хлопочет в аппарате или интригует в институте. А к учителю или к врачу в поликлинике относятся как к неудачнику.
Роогас ощутил неловкость.
— Я думал…
Пыдрус не дал ему возможности ответить.
— Все причитают: школа не делает того, школа не делает этого, — продолжал он. — Кто должен работать с молодежью? Теперь такая мода: кто считает себя хотя бы в какой-то степени филологом или литератором, тот старается попасть в институт, а по меньшей мере в издательство или в какую-нибудь редакцию. Для художника должность учителя рисования оскорбительна. Счастье еще, что руководители хоров не стремятся стать людьми свободных профессий и не лезут в профессиональные ансамбли. Математики думают только о кибернетике. В свое время никто не считал зазорной должность школьного учителя. А теперь хотят только обобщать, только давать директивы!
Хельви Каартна весело засмеялась.
— Сохраняйте спокойствие! Оскар атакует не вас, а меня. Мы спорили перед вашим приходом.
— Благодарю, — попытался ответить шуткой и майор Роогас. — А я уже чувствовал себя разгромленным.
Пыдрус успокоился.
После недолгого молчания Роогас произнес:
— Я принес вам печальное известие. Умер Виктор Хаавик.
Хельви Каартна содрогнулась.
— Как?!
— Он же вчера вечером звонил из Раквере!
Это сказал Пыдрус.
— Автомобильная катастрофа, — пояснил Роогас. — Лапетеуса в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Он-то и налетел на машину Хаавика.
Хельви словно застыла. Она вопросительно смотрела своими большими серо-голубыми глазами на майора Роогаса.
Роогас рассказал о столкновении. Избежал неприятных подробностей, не сказал и о том, что врачи почти не дают надежды на выздоровление Лапетеуса.
— После моего ухода он остался дома, — подумал вслух Пыдрус. — И не выглядел очень уж пьяным. Я ушел около двух часов ночи.
— Авария произошла чуть-чуть после четырех.
— Вся эта история выглядит совершенно невероятно, — заключил Оскар Пыдрус.
Хельви молчала.
— Он восемь лет водил машину, — заметил Роогас. — Сперва они купили «Победу», потом приобрели «Волгу». До сих пор у него даже талон не меняли.
— Когда вы ушли, мы обсуждали разные вещи, — вставил Пыдрус. — Говорили о времени и о поведении людей. Мне показалось, что он подозревает, будто прежние товарищи держатся от него в стороне. Он так и выпалил: мол, старые дружки обвиняют его. Я еще успокаивал его, хотя и не совсем понял, что он хотел сказать.
Некоторое время они сидели молча.
Потом Хельви сказала:
— Андрес очень любит свою жену. Наверно, ему сейчас ужасно тяжело.
Роогас опять отметил, что никто не говорит о Хаавике. И он сам тоже.
— Лапетеус знает, с кем он столкнулся? — спросил Пыдрус.
— Вероятно, нет. Ему скажут это не раньше, чем разрешат врачи. Иначе это может стать роковым. Сам он не мог узнать людей, сидевших в «Москвиче». Все произошло в одно мгновение. Свет ослепил. Лапетеус сразу же потерял сознание.
Роогас заметил, что Пыдрус следит за Хельви.
Они сидели в маленькой комнате. Все стены были заставлены книжными полками. И та, у которой находился диван. Перед окном стоял маленький письменный стол, заваленный бумагами, раскрытыми журналами и книгами. И на низком столике перед диваном рядом с тетрадями лежали книги, листки с машинописным текстом, чистая бумага.
Хельви поднялась.
— Я вскипячу кофе.
Роогас подумал, что она здесь свой человек. Теперь он больше не удивлялся, что Хельви вчера поручила Пыдрусу извиниться за нее.
Пыдрус убрал все с диванного столика, накрыл его скатертью и поставил чашки. Роогас вспомнал, что когда-то он так накрывал стол для Хельви. Она тогда неожиданно пришла к нему, и он до сих пор. благодарен ей за это посещение.
