бровь Катерина. — По правде говоря, я не слишком…
— …верите в них? — не смогла сдержать сарказм Глава Киевских ведьм. — Помилуйте… — указала она на Мира Красавицкого. — Вы живете с привидением, говорите с ним, работаете с ним… и по-прежнему не верите в них? Простите меня, Ясная Пани, но это уж слишком по-людски!
— Прости, — Катя извинительно посмотрела на Мира. — Я как-то перестала считать тебя привидением.
— Я только рад этому, — сказал Мирослав.
— А я знала, что нынче Деды?, — отчиталась Маша, — но не знала, что к нам явятся все Киевицы, которые были до нас, — Ковалева взглянула на Акнир. — И твоя мама тоже?
— Я не жду ее, — ответила та, продолжая сооружать дровяной домик в камине.
— А помимо Ясных Пани к вам пожалуют и ваши предки, — поведала Вася.
— И мои родители? — Игла в Катином сердце заныла. Она бездумно сняла очки. Пожалуй, следовало рассказать о проклятой стальной занозе и обретенной остроте взгляда присутствующим, но разобрать окруживший ворох событий и без того было трудно. — Мои мама и папа… Они тоже придут сюда? Я смогу их увидеть? Смогу узнать, кто убил их?..
— И отец Миши… тоже придет? — с заминкой спросила Маша. И всем, включая неодушевленные предметы в комнате, стало понятно, что она стеснялась задать этот вопрос из-за Мира. — Ведь он его предок.
— Мы никогда не знаем, кто именно почтит нас визитом, — сказала Глава Киевских ведьм. — Потому в такие дни мы ждем всех.
— А я знаю, как их увидеть! — встряла Чуб. — Мне Акнир рассказала. Чтоб узнать, пришел ли покойник в гости, нужно сесть на печь и смотреть на дверь через хомут. Или выйти на улицу и посмотреть в дом сквозь замочную скважину или через окно. И между прочим, нашу толстую Белую Даму люди с улицы видели именно через окно. Я вам говорю, она здесь! И кошки на нее среагировали…
— Толстая Дама? — озадачилась Вася. — Кто ж это может быть? Вроде бы все Киевицы были достаточно стройными.
Раздался треск — забытая на столе мраморная ступа для зелий треснула и развалилась на две ровные части.
— Видите! — всколыхнулась Даша. — Это она!
Катя поспешно скрыла свое закипающее раздражение под темными стеклами:
— Я все равно не понимаю, почему вы решили, что пьяная малолетняя убийца отца — некромант, причем наивысшей пробы?
— Закат был перерезан. Она — сирота. Родилась накануне Дедoв и на 18-й день рождения совершила убийство, — перечислила признаки Василиса Андреевна. — Скорее всего, она не знала о своем даре. Но он жил в ней, и этим объясняется вся саморазрушительность ее поведения. Жажда была у нее в крови, она не могла бороться с ней, как иные не могут…
— …побороть желание купить серьги? — предположила Катерина.
— Наверное. — Сравнение не показалось Василисе уместным, но говорить об этом старшей из Киевиц она не стала. — Или как вампир не способен противиться жажде крови. Первой Ирина получила д ушу отца, человека, любившего ее. Очевидно, больше всего она ценит души любящих.
— И все это вы вывели из одного только сходства двух людей с картиной, написанной сто лет назад? — скептично подытожила Катя. — Простите, но при чем здесь вообще Котарбинский? Не слишком известный художник, умерший в…
— …1921 году, — сказала всезнающая Маша Ковалева.
— На этот вопрос мне трудно ответить, — с достоинством признала временное поражение Вася. — А кроме того, пора начинать приготовление. Не стоит гневить невниманием Душек. Особенно если они столь сильны, как души покойных Киевиц. Прошу извинить меня, — сказала она и с важным видом удалилась на кухню.
Акнир подбросила последнее полено в уже разгоревшийся огонь в камине, встала с колен, отряхнула серебристые леггинсы.
— Вам стоит послушать Васю, — сказала она. — До того, как мама издала запрет, испокон веков некроманты приходили в Киев на Мамки. В дни Уробороса. Имеющие третье негласное название — дни ловцов душ. Они шли в Святой Город воровать души монахов и богомольцев…
— Вчера кто-то раскопал на Замковой горе могилу монаха! Так в газете написано. — Чуб схватила и подняла над головой полотнище «Неизвестного Киева», как матрос красный флаг.
— И вновь нестыковка, — сказала Катя. — Если она любит души любящих, при чем тут монах, который умер сто лет назад? Как он мог любить ее?
— А как сто лет назад ее мог нарисовать Котарбинский? — парировала Чуб.
— Похоже, мы знаем точный адрес разгадки — сто лет назад, — улыбнулась Маша. — Но нестыковка все-таки есть, — студентка исторического факультета отложила просмотренную заметку в газете. — Журналисты ошиблись. На Замковой горе не могло быть могилы монаха. Разве только монашки. Флоровский монастырь, которому принадлежало церковное кладбище, — женский. Но там хоронили и обычных гражданских людей: мещан, купцов…
— Художников? — полувопросительно-полувосклицательно вскрикнула Даша. — Где во-още похоронен ваш Котарбинский?
— В Киеве, — сказала Ковалева. — Его могила должна быть где-то здесь. Я точно не знаю… Ты думаешь, она раскопала его могилу?
— Она ждала его сотню лет и пришла за ним! — ухнула Чуб.
— Достаточно пустых предположений. — Катерина решительно отодвинула один из книжных шкафов, обнажая тайную кладовку, заполненную костюмами разных времен. — Я сама схожу к нему в Прошлое.
— Осмелюсь заметить, вам не стоит беспокоиться. — Акнир сняла с полки кладовой старинные очки с круглыми стеклами, протянула их Кате, и та вдруг поняла, что дочь Киевицы отлично понимает, зачем Дображанской понадобились темные стекла. — В остальном ваш костюм весьма точно соответствует той эпохе, — сказала она. — А в мелких нюансах моды мужчины не разбирались ни тогда, ни теперь…
— Думаешь? — Катя заглянула в зеркало.
Показалось ли ей, или осколок бриллианта в ее броши стал больше?
«Котарбинский Вильгельм Александрович… Жил и умер в Киеве… При жизни считался одним из ведущих символистов Империи… Невзирая на большие гонорары, так и не приобрел собственный дом, на долгие годы поселившись в отеле „Прага“… незадолго до смерти перебрался в дом своего давнего друга — Эмилии Праховой», — уведомил Катю интернет.
От стройного розово-серого дома-замка на Ярославовом валу, 1, Катерина дошла пешком до угла Владимирской улицы, свернула налево и меньше чем через двести шагов оказалась у зеленоватого здания бывшего отеля «Прага», бывшей гостиницы «Киев» — закрытого на бесконечный ремонт № 36. Второй этаж дома был подпоясан длиннейшим балконом с великолепным черным литым узором. Стекла первого этажа еще хранили память о канувшем в Лету ресторане. Нарисованная на стекле улитка искренне ратовала «за неспешную еду». Реклама — «Ассортимент ограничен лишь вашим аппетитом» — зазывала в совершенно пустое, безлюдное помещение. А столь же пустынная застекленная макушка 6-го этажа вспоминала другой — знаменитейший в прошлом веке ресторан на крыше и пропечатанную в дореволюционных газетах рекламу: «Тот, кто не любовался панорамой города с террасы отеля „Прага“, — не видел Киева!».
Над запечатанной дверью центрального входа еще держалась надпись «Готель», а над ней сияла громадная афиша о продаже старого дома… Но запертая дверь не могла остановить Киевицу — Катя сунула необходимый ключ в замок и привычно прочитала на входе заклятие именем Города, повелевая: «Дай мне час, который должно узнать». Просить более конкретно не имело смысла: Киев лучше других знал, какой день и миг из жизни Вильгельма Котарбинского поможет Киевицам решить загадку…
Дверь поддалась, и, шагнув за нее, Катя увидела совсем другой коленкор: сияющий, натертый до блеска холл одной из перворазрядных гостиниц старого Киева. Скользнув взором по объявлению, предлагающему всем гостям «Праги» в «бесплатное пользование» театральные бинокли и зонтики от дождя, Дображанская внимательно изучила доску, где значились имена лиц, проживающих в номерах, и
