Рафаэль рассмеялся и поцеловал ее в лоб, но в его глазах все еще таилась грусть. За виноградником и низкой каменной винодельней, где стояли большие бочки и прессы, уже готовые к работе, лежала вдали разоренная и залитая кровью Бавия. Не скоро затянутся ее раны, может быть, на это потребуется не одна сотня лет, и Рафаэля печалило, что его народ страдает и будет еще долго страдать. Анни понимала, что он вспоминает о покинутой родине, и, поднеся его руку к губам, поцеловала ее.
— Может быть, мы еще вернемся туда, — сказала она, утешая его.
Он покачал головой, и когда она вновь посмотрела на него, его глаза были ясными.
— Нет, любимая. Мы можем идти только вперед. Ты это знаешь. Бавии, которую я любил, больше нет, если она вообще когда-то была.
Они повернулись и пошли рядом по недавно взрыхленной земле. Стояли сумерки, расцвеченные золотыми, малиновыми и пурпурными бликами. Анни ждала ночь, которая одарит их счастьем любви, а потом наступит утро, и еще много-много ночей и дней, освещенных их любовью.
— Я ходила сегодня в поселок, — сказала Анни, когда они подошли к дому. — Там цыганка Рифка гадает по руке. Мясник говорит, ей триста лет.
Рафаэль сделал вид, что его это очень заинтересовало.
— И что она сказала?
Анни вздохнула с видом великомученицы и нежно погладила свой округлившийся живот.
— Она сказала, что наша дочка — первая из шестерых детей.
У порога кухни Рафаэль наклонился и поцеловал Анни.
— В это мне легко поверить, — проговорил он. — А чем закончится наша прекрасная сказка, принцесса Анни?
Она рассмеялась.
— Ну, для этого цыганка не нужна, — сказала она. — Мы будем жить долго и счастливо.
