даже написала кандидатскую диссертацию – она теперь пускается в рассуждения о разных видах смерти, говорит, что археология призвана открывать все, что скрыто, в назидание будущему, которое не должно повторять преступлений прошлого…
– Сегодня мы проследим, как на протяжении истории смерть постепенно утрачивала свой личностный аспект. Как способ увековечивания следов чьей-то жизни превращался в способ сокрытия тайно причиненной смерти, причем не единицам, а тысячам людей. Иначе умирали жертвы, принесенные богам, иначе умирали жители Помпеи, настигнутые вулканической лавой, и совсем иначе – правители, стремившиеся пережить свою смерть, пытавшиеся с помощью своих внушительных саркофагов заставить помнить о себе.
Сначала Вероника продемонстрировала слайды с раскопок, проводившихся недалеко от Пекина, где обнаруженные останки синантропа, жившего 500 тысяч лет назад, указывали на то, что он стал жертвой пира каннибалов. И, задержав на экране слайд с изображением этого захоронения, Вероника, как-то особенно подчеркивая слова, словно подготавливая слушателей к финалу своей лекции, сказала:
– Каннибализм сохраняется и по сей день, хотя в двадцатом веке он поменял свою форму. Теперь он выражается в том, что не отдельные люди, но целые народы пожирают другие народы и скрывают их останки под землей в надежде, что никто не найдет их прежде, чем пройдут тысячелетия…
Зал, погруженный в полумрак, рассекаемый лучом света, плывет словно ковчег в безграничном пространстве времени. Одним нажатием кнопки Вероника переносится из одной эпохи в другую. Тысячелетия пролетают как одно мгновение. А она, вместо того чтобы рассказывать о деталях раскопок, то и дело возвращается к мысли о том, что археология – это вечная, не имеющая конца повесть, ибо начинается она на заре истории, но вовсе не заканчивается сегодняшним днем. И по-прежнему ждет своего открытия то, что спрятано под землей, что история хотела бы скрыть, ссылаясь на некий односторонний контракт между убийцами и жертвами о том, что тайна будет сохранена обеими сторонами…
И вот тогда Вероника призвала красочные ряды воинов терракотовой армии китайского императора. На цветном слайде видно, как из сыпучего песка спустя тысячи лет вырастает очищенная наполовину фигура очередного воина тысячелетней давности. За ним появляется следующая фигура. На кустистых бровях осели песчинки. Песок осел на их терракотовых веках и губах. Вероника отворачивается от экрана. В серой паутине зала, лишенного дневного света, она видит светлые пятна лиц сидящих на скамьях слушателей. Она не видит ни глаз их, ни губ. Она лишь ощущает их присутствие.
– Императорская гвардия должна была охранять посмертный покой владыки. Перед смертью император решил уничтожить память о тех, кто жил до него и оставил хоть какой-либо след в истории. Все должно было с него начинаться и на нем заканчиваться. И он издал декрет о сожжении книг и объявил, что если у кого-либо будут тайно храниться книги, песни или трактаты разных мыслителей, то он будет приговорен к смерти вместе со всей семьей. Сколько раз тот приговор был приведен в исполнение? Этого нам узнать не дано.
Кладбище навечно застывших в боевом порядке воинов, снятых дальним планом, напоминает разноцветную толпу на большой площади современной метрополии. Одним нажатием кнопки Вероника отправляет армию императора Цинь Ши-хуанди из времени начала ХХI века в III век до нашей эры. Каменные лица исчезают с экрана. На их месте появляется черно-белая магма. Как будто светлые облака плывут на фоне хмурого неба. А может, это белые овцы пасутся на склоне горы?
Наступает полная ожидания тишина. Все присутствующие понимают: то, что они сейчас увидят, станет финалом лекции. И вот Вероника набирает в легкие воздуха, как пловец перед прыжком в глубокую воду.
– Есть армии бессмертные и армии умерщвленные. Есть армии, которым выпало охранять чей-то вечный покой, а есть армии, которые оказались приговоренными к вечному упокоению. Есть армия, также засыпанная песком, гораздо более многочисленная, чем та, из терракоты. В наше время смерть, лишенная каких бы то ни было символов, сброшенная в глубокий ров, погребенная под слоем песка, становится доказательством того, что и по сей день преступление – это один из способов заниматься политикой. При этом забывается, что кроме жертв, засыпанных песком, остаются еще те, другие, кто не похоронил своих мертвых и должен с этим жить…
Изображение на экране становится более резким, из черно-белой магмы постепенно проступает белеющий контур черепа. На экране появляется следующий снимок: чья-то рука вкладывает карандаш в дырку с рваными краями в затылке.
– Всего десять граммов свинца… – Вероника делает шаг назад и встает так, что яркий луч проектора оказывается над ее головой. Она вскидывает вверх руку. В ее пальцах зажат какой-то маленький предмет, который поблескивает в луче света. Слушатели переглядываются друг с другом. Звучит голос Вероники: – Это патронная гильза калибра 7.62 производства фирмы «Геко», такие использовались в пистолетах «вальтер» в Катыни.
Произнося эти слова, Вероника по-прежнему держит руку вытянутой вверх. Она слегка прищуривает глаза, поток яркого света бьет над ее головой в экран, просвечивая сквозь ее седые волосы. Какое-то мгновение гильза, зажатая в пальцах Вероники, сверкает, как перстень.
– Вы нашли ее там? – звучит вопрос из зала.
Вероника не видит того, кто его задал. Отрицательно качает головой и выходит из-под луча проектора, показывает на экране следующий слайд. В разрытом чреве земли обозначается дно глубокого рва. Земля, словно вскрытая рана, открывает какие-то тела. Все всматриваются в этот расплывчатый снимок. По краю рва более темным пятном проступает лес. Слушатели смотрят на изображение вместе с ней, но видят ли они то же, что видит она?
– Эта гильза, она оттуда? – спрашивает студент, которого ей с трудом удается разглядеть в темноте.
– Да, – отвечает она. – Это моя самая главная археологическая находка.
– Вы были там? – на этот раз спрашивает какая-то девушка.
– Нет. Только собираюсь туда.2
Внезапное погружение в темноту. Туннель усиливает грохот мчащегося поезда…
Это путешествие началось вчера. А может, уже полвека тому назад? На чьи-то похороны можно ехать так долго, как долго длится жизнь, с юности до старости, и не опоздать. Все время находясь в этом путешествии, которое не кончается.
С грохотом мчится в темноте поезд. Штольня туннеля словно выключила ту реальную, пронизанную дождем картину мира, которая до сих пор была видна за окном вагона, как выключают экран телевизора. И тогда перед ее глазами возникли другие картины.
Вверху серое предвесеннее небо. А может, голубое? Может, солнце как раз пробилось сквозь серое полотно туч, разогнало мокрую завесу тумана? Лес, погруженный в тишину, окружает поляну. В глубине леса еще виден седой налет снега. У ближайших деревьев кое-где обнажены корни, из-под которых выбрали песок. Они повисли в воздухе над огромным рвом. Тихим ручейком песок осыпается между корнями. Накрывает муравьев, которые пытаются взобраться по стенкам траншеи.
Звучит выстрел. Как глухой хлопок ладоней. Потом следующий, потом несколько выстрелов подряд, один за другим. Птица срывается с ветки, исчезает в глубине редкого леса. И снова наступает тишина. Что-то скатывается с края траншеи, тянет за собой волну осыпающегося песка. В песок падает какой-то небольшой предмет. Вблизи можно разглядеть патронную гильзу калибра 7.62. Гильза падает на отвесную стенку траншеи и скользит вниз, пока не упирается в некую преграду, которая торчит из более глубоких слоев песка и похожа на переплетенные обрубки корней. Вблизи можно разглядеть человеческую руку, скрюченные пальцы которой как будто отчаянно пытаются за что-то ухватиться…
Снова наступает тишина. Тишина такая, что слышным становится даже шуршание осыпающегося песка. Но через мгновение оттуда, сверху, все отчетливее слышится тарахтение. Тарахтение переходит в грозное скрежетание, нарастающий грохот предвещает нечто неотвратимое, от чего невозможно скрыться.
Среди редких сосен появляется огромный бульдозер. В утренней дымке «сталинец» выглядит как таран на гусеницах. Его огромный, задранный кверху плуг-отвал приближается к траншее. Опускается. Чем ближе к краю рва, тем ниже опускается отвал, наконец он касается земли и ползет по ней, срезая лесную подстилку с пробивающейся первой зеленью травы, толкая перед собой груду развороченной земли. Редкая лесная трава и серо-бурая земля смешиваются с чистым песком, вынутым из траншеи. Нарастает ритмичный звук работающего двигателя. Груды песка и земли сыплются в ров. Тарахтение машины заглушает шуршание осыпающегося песка. Он льется вниз, как вода из-под поднятой плотины. Под песком исчезает патронная гильза калибра 7.62, исчезает торчащая из песка рука, за которую зацепилась гильза. Там, наверху, где над этой ямой идет какая-то жизнь, слышны голоса. На краю ямы видны собранные гармошкой голенища сапог, из которых тянутся вверх галифе военной формы. Снизу видна рука с зажатым в ней окурком папиросы. Щелчком пальцев кто-то сбрасывает этот окурок вниз. Он еще тлеет, синий дымок еще вьется, рисуя замысловатые арабески на желтом фоне песка, пока очередная лавина песка не погасит его навсегда…
Снова слышен нарастающий грохот «сталинца», который толкает перед собой груды земли. Песок обрушивается, скрывает очертания корней, заслоняет небо, серое или, может быть, голубое, если солнце как раз в этот момент пробилось сквозь завесу тумана. В этой темноте слышно только тарахтение машины… Наверное, это грохот мчащегося в туннеле поезда вызвал
