пристыдила. Затем они вернулись к своим забавам, забыв о неизвестной посетительнице.
Шазнеем постучалась в дверь третью слева.
— Входите, — отозвался приятный женский голос. Шазнеем, открыв дверь, пропустила Клэр вперед.
— Натали, это доктор Клэр Харт, — сказала директриса. — Она снимает фильм о женщинах, попавших в беду. О таких, как ты. — Прежде чем Клэр успела поздороваться, Шазнеем повернулась и ушла.
— Бонжур, Натали, — сказала Клэр.
— Бонжур, мадам. — Натали грациозным жестом указала на стул. Клэр села и молча огляделась вокруг. Слабый солнечный свет, просачивающийся через оконную проволочную сетку, скользил по лицу Натали, слегка деформируя его.
Натали, в свою очередь, внимательно разглядывала гостью. Она предположила, что они с ней примерно одного возраста. Темные глаза Клэр смотрели открыто и приветливо, но плотно сжатые губы выдавали внутреннее напряжение и даже страх. Пройдет несколько лет, и вокруг нежного рта Клэр появятся вертикальные складки. То же самое произойдет и с лицом Натали.
Клэр выжидала: пусть Натали сама решит, можно ли довериться незнакомой женщине да к тому же известной журналистке. Ситуация была щекотливая. Клэр понимала: одно ее неосторожное слово — и все пойдет насмарку. Натали, безусловно, телегенична. Ее внешняя привлекательность придаст рассказу убедительность.
Молчание, наступившее в комнате, пробудило в Натали воспоминания о тех ужасах, что вынудили ее бежать из родной деревни. Началось все, впрочем, не с войны, а с побоев и издевательств со стороны мужа, которого в свое время выбрали ей родители.
Но беда не приходит одна. Не успела Натали сбежать от мужа, как разразилась гражданская война. Эта война, как гиена, гналась за ней по пятам. Натали и ее дочь кочевали по лагерям для перемещенных лиц. Натали неплохо говорила по-английски. Поэтому ее иногда использовали как переводчика, за что предоставляли отдельную палатку, котелок для варки пищи и сетку от москитов. Но все равно ей приходилось вымаливать у солдат миротворческих сил кусок хлеба. Иногда ей помогал просто ее шарм, но иногда нужно было продавать свое тело. Однако свою дочь она солдатам никогда не отдавала, даже если они предлагали в обмен почти свежее мясо. Наконец они добрались до Калангани. Война обошла этот город стороной. К тому же там жили родственники Натали. По крайней мере, дочь будет в безопасности. Здесь можно было бы и поставить точку в рассказе, подумала Натали, но она интуитивно понимала, что Клэр интересует продолжение ее судьбы.
Отряхнув воспоминания, Натали решилась:
— Я расскажу вам, мадам, как я сюда попала. Расскажу ради того, чтобы вы сделали хороший фильм, и ради своей дочери.
— Прямо сейчас? И я могу снимать? — спросила Клэр.
— А почему бы и нет? — пожала плечами Натали.
Клэр достала из сумки видеокамеру и штатив-треножник. Натали торопливо поправила прическу и вытерла углы рта — инстинктивные жесты человека, которого собираются снимать. Выпрямившись на стуле, она натянула юбку на колени.
— Мне смотреть на вас или туда? — показала Натали на объектив.
— На меня. О камере вообще забудьте. Я буду задавать вопросы, и вы не волнуйтесь. Представьте, что мы с вами просто беседуем — с глазу на глаз.
Натали согласно кивнула.
— Назовитесь, пожалуйста, и скажите, откуда вы, — начала интервью Клэр.
— Меня зовут Натали Мванга. Мне тридцать пять лет. До переезда в Южную Африку я жила в Конго. Однажды ко мне пришел двоюродный брат моего отца и стал говорить: «Жизнь здесь у тебя — сплошные страдания. Почему бы не уехать в Южную Африку? Там ты найдешь и работу, и все, что захочешь. Езжай — начнешь новую жизнь. И я поеду вместе с тобой — помогу на первых порах». — Я тогда не поняла, что он имел в виду. Приехали мы с ним в Южную Африку, и он сразу же заявил: «Ты должна делать все, что я тебе скажу». В тот же день он пришел со своими друзьями — это было здесь, в Кейптауне. Пришел и сказал, что если я буду заниматься сексом с его друзьями и другими мужчинами, то заработаю кучу денег. Я вынуждена была согласиться. Другого выхода не было. — Натали прервала свой рассказ и упавшим голосом спросила Клэр: — Вы знаете, что я чувствую после того, как мне приходится заниматься этим?
Клэр отрицательно покачала головой.
— Я плачу. Плачу каждый день. Я не привыкла спать с мужчинами за деньги.
— А деньги они дают вашему двоюродному дяде?
— Конечно. Я даже не знаю, сколько они ему платят, Однажды я спросила его, сколько я стою. Он ответил: «Это тебя не касается. Ты здесь ешь, пьешь, у тебя есть крыша над головой. Чем ты недовольна?» На этом разговор кончился. Я боялась, не подхватила ли я ВИЧ-инфекцию. Но Бог меня любит. Я прошла тест, и оказалось, что я здорова. Пока еще. — Лицо Натали слегка повеселело.
— Ну, а как вам удалось сбежать?
— Дело было, кажется, в субботу. Дядя куда-то ушел и, как всегда, запер входную дверь, но забыл закрыть черный ход. В полицию я не пошла. Я даже не знаю, где полицейский участок. Да и какой смысл идти в полицию? Ведь у меня нет никаких документов. Их забрал дядя. А когда я спросила у него, где они, он сказал: «Твои документы — это я». Я побежала к подруге. Она сказала: «Я не могу тебе помочь. У меня дома и так тесно. Мой дружок вряд ли захочет, чтобы ты здесь жила». И посоветовала пойти в церковь: там, мол, помогут. Я так и сделала, и мне действительно помогли. Четыре дня я прожила в церкви, а потом пришла Шазнеем и забрала меня в этот приют.
— А что с вашими родными?
— Дочь осталась, как я уже говорила, в Конго. Ей тринадцать. Красавица. И поэтому я волнуюсь за нее.
Натали, только что подробно рассказывавшая о своей несчастной доле, неожиданно замкнулась.
— Честно говоря, я очень боюсь камеры. — От звуков ее тихого голоса в лучах света заплясали пылинки.
— Почему? — спросила Клэр, выключив камеру.
— Когда я только что приехала в Кейптаун, один из тех мужиков, что платили моему дяде, захотели снять фильм. — Натали запнулась.
— Продолжайте, — подбодрила ее Клэр, снова включив камеру. Пленки осталось еще на 5 минут.
— Так вот, пришли несколько мужиков, раздели меня догола и сказали, что научат меня заниматься любовью, Я сказала, что не надо меня учить: ведь я замужняя женщина, а не глупая девчонка. Они только посмеялись и дали мне другую одежду. С ними была женщина, которая помогла мне: ведь я росла не в городе и не умею носить модные вещи.
Натали замолчала и посмотрела на свои руки. Ладони, — широкие, сильные, ногти обкусаны чуть ли не до мяса.
— Мне очень стыдно за тот случай, — прошептала она. — Они снимали меня, и один из них командовал: «Сделай так, сделай эдак». Словно голливудский режиссер. Иногда он снимал сам, иногда — другой мужчина.
— А что они заставляли вас делать? — спросила Клэр. Камера щелкнула: кончилась пленка.
— Мне не хочется об этом говорить. Мне очень стыдно. Мужчины, с которыми я спала, — дело прошлое. Сейчас о них можно забыть. Здесь, в приюте, я в безопасности. Но в фильме я осталась навсегда. И там всегда буду заниматься этими гадостями, — Натали вытерла слезы. — Может быть, вы разыщете эту пленку и принесете мне. Тогда я навеки распрощаюсь с прошлым.
— Если увижу этот фильм, постараюсь добыть пленку. Ну что же, Натали — огромное вам спасибо, — Клэр упаковала аппаратуру и собралась уходить.
— Доктор Харт, как мне кажется, я помогла вам. Услуга за услугу. Могу я вас попросить кое о чем?
— О чем же? — спросила Клэр, внутренне сжавшись.
— Помогите мне найти мою дочь. Я хочу, чтобы она приехала сюда. Здесь она будет в безопасности. Сможет нормально питаться, ходить в школу. — Натали дала Клэр потрепанный листок бумаги —
