Офицерский романс. Песни русского воинства

членом которого с 1938 года была и Мария Волкова, в Париже был издан ее сборник «Стихи».

Оба сборника, к сожалению, вобрали в себя только часть богатого поэтического наследия М. Волковой. Много ее стихов в 30-60-е годы распылилось по различным периодическим изданиям русского зарубежья.

Подростком донской кадет Николай Федорович Букин, оторванный трагической судьбой от Тихого Дона, от своих родных и близких, оказался в Югославии, где в 1924 году окончил возобновивший в 1922 году занятия в городке Билече в Герцеговине 2-й Донской Александра III кадетский корпус. Поступив в Белградский университет, Николай Букин окончил его но специальности «лесной инженер».

В 20-30-е годы в ряде журналов русского зарубежья периодически публиковались стихи, а также проза и публицистика Н. Букина. «Моя литературная деятельность не велика, вспоминал он, больше было желания и порывов, но на пути стояли слишком тяжелые условия жизни…»

О том, какой оказалась участь офицеров в первые послереволюционные годы, оставшихся в России, можно судить по трагической судьбе замечательного поэта Георгия Николаевича Денисова. Родился он в 1893 году в селе Донская Балка Северо-Кавказской области в семье священника. Служил военспецом в инспекции кавалерии в штабе войск Украины. В 1922 году демобилизован. Часто менял место жительства, чувствуя нависшую над ним опасность, «неминучую беду», как он писал в стихах. В 1931 году был арестован и приговорен к трем годам лагерей. Срок отбывал в Беломоро-Каналском ЛАГе, на строительстве канала Москва ― Волга. Освобожден, но в 1937 г. снова арестован и расстрелян.

О том, что Георгий Денисов является одаренным поэтом, никто не знал. Даже его сын Георгий Георгиевич, инженер и офицер, узнал об этом только при реабилитации отца в 1989 году. В деле Г. Денисова был обнаружен только один блокнот с «контрреволюционными» стихами. Другие блокноты, значившиеся по описи, не найдены и, возможно, утрачены навсегда… Впервые его стихи были опубликованы мной в газете «Литературная Россия» почти семьдесят лет спустя после гибели автора. Но даже эти немногие уцелевшие стихи говорят о нем как о большом самобытном поэте.

По давно укоренившемуся у нас позитивистскому представлению в песне принято усматривать лишь источник исторических сведений, а не проявление народного и человеческого духа. Но поэзия не имеет значения утилитарного, а служит духовному просветлению людей. И поскольку песенная культура является безусловным показателем духовного состояния народа и личности, при условии, если она не подменяется тем, что ею не является, именно через песни открывается истинный смысл происходившего и происходящего.

То, как воинская песня возвращалась в нашу культуру в советский период истории, как она оживала, достойно отдельного исследования и самостоятельного сборника, так как это свидетельствовало о том, что же в действительности происходило в народном самосознании.

Но, к сожалению, в воинской лирической песне именно романсового строя преобладала тематика Белого движения, то есть не осмысление трагедии, а ее романтизация. И тут отмеченное мной различие между песнями самих участников революционной смуты и Гражданской войны и написанными на тему Белого движения имеет явно идеологический, если даже не политический, характер, что, конечно же, мешает уяснению смысла происходящего вплоть до сегодняшнего дня. Нельзя не согласиться с Георгием Федотовым, писавшим еще в тридцатых годах минувшего века о том, что история новой России «труднее поддается пониманию, чем многие древние, канувшие в Лету культуры». И ясно, почему так произошло — из-за идеологической запутанности и лукавства нашего «цивилизованного» времени.

И теперь, размышляя о судьбах людей первой волны эмиграции и сопоставляя их с тем, что происходило в самой России, приходишь, может быть, к главному выводу, общественным сознанием так и оставшемуся неуясненным: Родину тогда потеряли в равной мере все без исключения: и те, кто ее покинул, и те, кто остался вариться в социалистическом рассоле. Но в общественном сознании все еще преобладает представление, что ее потеряли лишь те, кто оказался в эмиграции. И лишь потому, что это было нагляднее и зримее, чем потеря Родины людьми, оставшимися в ее пределах. Но возвращать Родину, в иной, конечно, форме, пришлось в основном лишь тем, кто остался в России, и не теми средствами, какие виделись эмиграции: не в результате внешнего освобождения от коммунизма, а в результате большой духовной, созидательной и жертвенной работы внутри страны. К сожалению, в этом смысле эмиграция не исполнила своей миссии: создать новую идеологию для России она не смогла. Избавление пришло не извне, как полагало большинство представителей русской эмиграции, а изнутри. И не благодаря социалистической идеологии, как полагали оставшиеся в России, а скорее несмотря на нее… Россия вновь стала великой державой, в форме Советского Союза, но уже на совсем иных основах. Вот схематично тот идеологический узел, который так и остался нераспутанным и неразрубленным. Примечательно в этом плане признание Николая Келина: «Мы много думали о нашей эмигрантской судьбе, однако нам, по существу, никогда не хватало времени разобраться до конца, что же, собственно, с нами произошло» («Советская культура», 7 сентября 1991 г.).

Вадим Кожинов один из немногих историков, литераторов и мыслителей нашего времени, кто честно, без всяких идеологических фетишей вскрыл идеологические основы Белого движения: «Вопрос о Белой армии необходимо уяснить со всей определенностью». Он убедительно показал всю, скажем так, специфичность патриотизма Белого движения, то, что его лидеры были «детьми Февраля», имели «революционные заслуги» и немало потрудились над уничтожением исторической государственности России, ни о какой реставрации монархии не помышляя. Конечно, рядовые участники движения, нашедшие в себе силы к сопротивлению насилию, в большинстве своем были исполнены благородства. И не вина их, а скорее беда, что это движение облеклось совсем в иные идеологические формы, чем те, которые декларировались и которые не могли быть достигнуты в принципе. Здесь они обманулись в такой же мере, как обманулось большинство народа, поверив лозунгу «Земля — крестьянам»…

Другое дело, почему миф о Белом движении как единственной возможности спасения России столь старательно поддерживался и поддерживается вплоть до нашего времени, даже после новой, на этот раз «демократической» революции… Совершенно очевидно, что поддерживается он затем, чтобы не допустить в общественное сознание истинной картины происходящего. Поддерживается он в разных формах, в том числе и через воинскую песню и офицерский романс, но главным образом через образы лидеров Белого движения. Но когда людей, находящихся на самой вершине власти, начинают оценивать по обыденным меркам, закрадывается сомнение в искренности такой оценки, так как за ней, как правило, кроется заблуждение или лукавство. У таких людей своя, особая шкала оценки их деятельности, роли и места в истории России.

Так, не может быть, скажем, Екатерина Великая оценена с точки зрения ее «нравственности», а последний самодержец Николай II — с точки зрения его чадолюбия, так как это не уберегло от гибели ни его семью, ни миллионы подданных. И это является самым веским доказательством справедливости нашей логики. Так и лидеры Белого движения не могут быть объективно оценены по их былым заслугам и личным человеческим качествам. К примеру, А.В. Колчак только как выдающийся ученый-полярник. Приведу лишь некоторые доводы из работы Вадима Кожинова: «Александр Васильевич Колчак был, вне всякого сомнения, прямым ставленником Запада и именно поэтому оказался «верховным правителем». В отрезке жизни Колчака с июня 1917-го, когда он уехал за границу, и до его прибытия в Омск в ноябре 1918 года много невыясненного, но и документально подтверждаемые факты достаточно выразительны. «17(30) июня, — сообщал адмирал самому близкому ему человеку А.В. Тимировой, — я имел совершенно секретный и важный разговор с послом США Ругом и адмиралом Гленноном… я ухожу в ближайшем будущем в Нью-Йорк. Итак, я оказался в положении, близком к кондотьеру, — то есть наемному военачальнику…» В начале августа только что произведенный Временным правительством в адмиралы («полные») Колчак тайно прибыл в Лондон, где встречался с морским министром Великобритании и обсуждал с ним вопрос о «спасении» России. Затем он, опять-таки тайно, отправился в США, где совещался не только с военным и морским министром (что было естественно для адмирала), но и с министром иностранных дел, а также ― что наводит на размышления ― с самим президентом США Вудро Вильсоном» («Судьба России: вчера, сегодня, завтра», М., Военное издательство, 1997 г.).

Это ведь не такие факты, от которых можно отмахнуться как мало что значащих, но такие, от которых зависел неуспех Белого движения. Как видим, положение «верховного правителя» во время Гражданской войны было иным, чем навязанное общественному сознанию. И дело вовсе не в жестокости его. Этот аспект надо оставить в стороне, так как Гражданская война жестока но определению и большей жестокостью