бесстрашной натуры, луч которой я уловила, гордой, пламенной правдивости, сиявшей в ясных голубых глазах, честных и бесстрашных, как глаза благородного ребенка? Разве автор «Тайной Доктрины» мог быть этим низким обманщиком, пользующимся потайными дверями и двойными стенами? Я громко рассмеялась при мысли о подобной нелепости и отбросила в сторону отчет с искренним презрением честной натуры, умевшей распознавать себе подобных и отворачиваться от низости и подлости лжи. На следующий день я явилась в № 7 Duke Street Adelphi в Теософическое издательское общество, где работала графиня Вахтмейстер, одна из вернейших друзей Е. П. Блаватской, и подписала заявление о своем желании вступить в члены Теософического общества.
Получив свой диплом, я отправилась в Landsdowne Road, где нашла Е. П. Блаватскую одну. Я подошла к ней, поцеловала ее, но не произнесла ни слова. «Вы вступили в Общество?» — «Да». —
«Вы прочли отчет?» — «Да». — «Что ж».
Я стала перед ней на колени, взяла обе ее руки в мои и, глядя прямо в глаза, сказала: «Вот мой ответ: примите ли вы меня в число своих учениц и позволите ли вы объявить вас перед лицом всего мира моим учителем?» Ее строгое лицо смягчилось, глаза подернулись непривычной влагой; затем с более чем царственным величием она положила руку мне на голову. «Вы — благородная женщина. Да благословит вас Учитель».
С того дня, 10 мая 1889 года, до сих пор — два года и три с половиною месяца после того, как она покинула свое тело 8 мая 1891 года, — моя вера в нее осталась незыблемой, мое доверие к ней ни на минуту не поколебалось. Я отдала ей мою веру под властным давлением интуиции; я нашла ее верной себе, живя день за днем в ближайшем с ней общении; и я говорю о ней с благоговением ученика к никогда не изменившему ему учителю, со страстной благодарностью ученика, тому, кто раскрывает дверь и указывает путь. «Безумие! Фанатизм!» — глумится англичанин девятнадцатого века. — «Пускай! Я видела и могу ждать».
Мне говорили, что я стремительно окунулась головой в Теософию и позволила себя увлечь своим энтузиазмом. Обвинение это правильно в том отношении, что решение мое было быстро принято; но оно долгое время подготавливалось и осуществляло собой мечты детства на более высоких планах интеллектуального зрелого возраста. Скажу тут же: осуществилось гораздо больше, чем я ожидала при этом первом решительном шаге, и я приобрела несомненность знания относительно доктрин, которые я почувствовала истинными в ту мгновенную вспышку просветления. Я
<…> Срок найма дома № 17 по Landsdowne Road кончался летом 1890 года, и решено было превратить № 19 по Avenue Road в главную квартиру Теософического общества в Европе. Для собраний ложи Блаватской, основанной Е. П. Б. была выстроена зала и произведено несколько перестроек. В июле ее штат работников соединился под одной кровлей; сюда прибыли Арчибальд и Бертрам Кейс-тлей, уже много лет до того посвятившие себя служению ей, и графиня Вахтмейстер, оставившая всю роскошь богатства и высокого общественного положения с тем, чтобы пожертвовать всему делу, которому она служила, и другу, которого она любила с глубокой и верной преданностью; Джордж Мид, ее секретарь и убежденный ученик и неутомимый работник; Клод Райт, симпатичный ирландец, с острой проницательностью под веселой и ясной натурой, беспечный с виду; Вальтер Ольд, мечтательный и чувствительный, врожденный психик и, как многие из них, легко поддававшийся влиянию окружающих; Эмилия Кислингбери, любознательная и искренняя женщина; Изабель Купер Оклей, обладавшая интуицией и прилежанием, что редко сочетается вместе, и чрезвычайно преданная ученица; Джемс Прайз, американец, вносивший практические знания в нашу работу и способствовавший широкому развитию нашего дела. Все эти лица и я жили вместе в помещении Теософического общества, мисс Купер и Герберт Бэрроус, принимая участие в нашей деятельности, не имели возможности, вследствие других обязательств, жить с нами на одной квартире.
Правила общежития были очень просты и остаются такими же и до сих пор, но Е. П. Блаватская настаивала на большой правильности жизни: утренний кофе подавался в 8 часов, затем работали до 1 часа, далее завтрак и затем работа до 7 часов. После обеда внешняя работа для общества откладывалась, и мы собирались в комнате Е. П. Б., где обсуждали планы, получали указания, слушали объяснения сложных вопросов. В 12 часов огни должны были быть погашены. Моя общественная деятельность заставляла меня часто отлучаться на несколько часов, к несчастью для меня, но таково было обычное течение нашей занятой жизни. Сама она писала беспрестанно, вечно страдая, она железной волей заставляла свое тело исполнять свои обязанности, безжалостная к его слабостям и болезням. Она очень различно относилась к своим ученикам, приспособляясь с необыкновенной точностью к их характерам; как учитель, она была изумительно терпелива, разъясняя один и тот же вопрос на разные лады, пока наконец после повторной неудачи она не откидывалась на спинку кресла: «Боже мой! Разве я так глупа, что вы не можете понять? Послушайте, — обращаясь к кому-нибудь, на чьем лице виднелись слабые признаки понимания, — объясните этим разиням, что я хочу сказать». К тщеславию, самомнению, притворным знаниям она была немилосердна, острые стрелы иронии пронизывали притворство. На некоторых она очень сердилась, выводя их из летаргии пламенным презрением. Она действительно превращала себя лишь в орудие для воспитания своих учеников, не заботясь о том, что они или кто-либо другой будут думать о ней, лишь бы обеспечить желанный результат.
А мы, жившие вокруг нее, в ближайшем общении, наблюдая за ней день за днем, мы свидетельствуем о самоотверженной красоте ее жизни, о благородстве ее характера, и мы полагаем к ее ногам самую благоговейную благодарность за приобретенные знания, очищенную жизнь, развившие силу».
Никаких траурных торжеств, никаких шествий, никаких радений! Ее последний маршрут в последнем воплощении — станция Ватерлоо, а оттуда в Уокинг, где находится лондонский крематорий. После кремации ее прах, как она уже распорядилась, разделят на три части и в урнах доставят в Нью-Йорк, Адьяр и Лондон. Ведь Нью-Йорк — колыбель ее теософической деятельности, Адьяр — ее алтарь, а Лондон — ее могила. Эти урны будут стоять в ее личных апартаментах, там, где она жила и творила, и эти комнаты останутся с момента ее смерти нетронутыми и необитаемыми. Ее последнюю волю конечно же исполнят. Вспомнят и божественные слова Кришны из «Бхагавадгиты»: «Мудрые не оплакивают ни живых, ни мертвых. Никогда ни я, ни ты не переставали существовать, ни эти правители людей; также в будущем никто из нас никогда не перестанет существовать».
Задолго до того как в научный оборот XX века вошли такие термины, как «телепатия», «телекинез», «биоэнерготерапия», и возникло повальное увлечение Запада мудростью и тайнами Востока, в России появилась женщина с необычными, труднообъяснимыми даже сейчас способностями восприятия информации и воздействия на окружающих. Объявив себя создательницей окончательной, последней религии — теософии, богомудрия (от греч.
Она пыталась новыми глазами взглянуть на привычную ей христианскую веру, соединить в своем учении элементы восточных и западных культур в новом целостном единстве, использовать представления
