— Черт возьми, — пробормотала Эйнсли, чувствуя, как подпрыгнуло ее сердце.
— Отличная крокировка[1], милорд! — воскликнул слабоумный граф — партнер Эйнсли.
Кэмерон с молотком на плече направился к ним. Ни слова не говоря, он поставил огромную ногу на свой шар и снова занес молоток. Его куртка для верховой езды натянулась на плечах, когда он так ударил по шару под ногой, что от этого удара шар Эйнсли полетел через зеленую лужайку. Она с испугом наблюдала, как ярко-желтый шар в белую полоску весело подкатился к краю лужайки и нырнул в подлесок.
— По-моему, ваш шар за пределами площадки, миссис Дуглас, — объявил Кэмерон.
— Я вижу, милорд, — сквозь зубы процедила Эйнсли.
— Возможно, это было не очень благородно, как говорите вы, англичане, — на аккуратном английском пробормотал граф.
— В игры играют для того, чтобы выигрывать, — отрезал Кэмерон. — И мы шотландцы.
Граф посмотрел в сторону подлеска, куда улетел шар, потом перевел взгляд на свои начищенные ботинки.
— Я принесу ваш шар, синьора, — без особого энтузиазма предложил он.
— Нет-нет, я сама найду его, — заторопилась Эйнсли, сообразив, что, если граф отправится на поиски шара, она останется с Кэмероном наедине. — Одну минутку!
И прежде чем граф сумел хотя бы для вида возразить ей, побежала к подлеску. От нее не ускользнуло ни облегчение, промелькнувшее по его лицу, — не придется лазить по кустам в чистом костюме, — ни медленная улыбка Кэмерона.
Под деревьями было свежо, повсюду вязкая грязь. Эйнсли пришлось углубиться ярдов на десять в лес, прежде чем под развесистым кустом она заметила полосатый шар.
Она ткнула молотком в куст и попыталась выкатить оттуда шар.
— Позвольте мне, — оказался рядом Кэмерон. Ни извинений, ни объяснений. Его длинная рука с молотком сунулась в куст, и через несколько секунд он выкатил шар Эйнсли в грязь.
— Спасибо. — Эйнсли принялась тихонько постукивать по шару, чтобы выкатить его на поле: ей не хотелось брать в руки облепленный грязью шар, но на пути у нее встал лорд Кэмерон. Деревья, словно стена, отгораживали их от площадки, они были здесь совсем одни.
— Почему вы застегнуты на все пуговицы? — Взгляд Кэмерона пробежал по пуговицам лифа в форме ягод ежевики. На ней было серое платье, отделанное темно-серым кантом вдоль небольшой баски на талии и по юбке, жесткий стоячий воротник, украшенный небольшим черным кружевом. Это платье убедила ее купить Изабелла, и Эйнсли считала его очень элегантным.
— Вчера вечером вы были готовы полностью обнажиться, — сказал Кэмерон. — Лиф вашего платья был вот здесь, — показал он рукояткой молотка в дюйме от ее груди.
— Низкие вырезы — для вечера, закрытые — для утренних нарядов. — Эйнсли закашлялась.
Она пыталась объяснить Изабелле, что бальное платье слишком открытое.
— Так и должно быть, дорогая, — ответила та. — Я не позволю своей любимой подруге выглядеть как старомодная экономка.
— Вам оно не подходит, — продолжал Кэмерон.
— Я не виновата, лорд Кэмерон. Мода такая.
— Расстегните это. — Кэмерон поддел верхнюю пуговицу пальцем в перчатке.
— Что? — подпрыгнула Эйнсли.
— Расстегните свое чертово платье.
— Зачем? — сдавленно спросила она.
— Потому что я этого хочу. — Лицо Кэмерона озарила улыбка, медленная и сумасбродная, а голос стал звучать тише. Опаснее. — Скажите мне, миссис Дуглас, сколько пуговиц вы расстегнете для меня?
Глава 5
Невозможно, чтобы это происходило с ней. Лорд Кэмерон Маккензи не мог стоять перед Эйнсли и просить, чтобы она расстегнула перед ним свой лиф. Здесь, среди деревьев, всего в нескольких шагах от сливок европейского общества, играющих в крокет на зеленой лужайке герцога Килморгана.
— Так сколько? — повторил Кэмерон.
«Все до единой», — подумала Эйнсли. Ей хотелось рвануть застежку, опуститься в грязь, и пусть совершенно новое платье будет испорчено.
— Три, — хрипло произнесла она.
— Пятнадцать. — В глазах Кэмерона промелькнуло что-то хулиганское.
— Пятнадцать? — Пуговицы плотно прилегали друг к другу, но если расстегнуть пятнадцать штук, она окажется обнажена до середины корсета. — Четыре.
— Двенадцать.
— Пять, — возразила Эйнсли. — Это самое большее, на что вы можете рассчитывать, ведь мне придется снова застегивать их, перед тем как мы вернемся к игре.
— Мне наплевать, что вы будете делать перед возвращением к игре. Десять.
— Шесть. И ни одной больше.
— Десять.
— Лорд Кэмерон…
— Десять, упрямая чертовка. — Он наклонился ближе, Эйнсли почувствовала его горячее дыхание. — Я буду просить вежливо, пока мне не надоест просить. Потом я сам сорву эти симпатичные пуговицы.
— Вы не посмеете, — резко сказала Эйнсли.
— Посмею.
Эйнсли облизнула губы. Ее мольбы о соблюдении правил приличия были фальшивыми, и он это понимал.
— Тогда десять, — согласилась она.
— Договорились.
Она сходит с ума. Нельзя молча стоять и позволять лорду Кэмерону расстегивать платье. Однажды она позволила ему наполовину раздеть ее и едва унесла ноги, к счастью, сохранив рассудок.
Неправда. В тот вечер она потеряла рассудок и до сих пор не вернула его.
Эйнсли наблюдала, слыша стук собственного сердца, как Кэмерон снял перчатки и дотронулся до верхней пуговицы.
Пуговица проскользнула в петельку, и у него на лице появилась триумфальная улыбка. Кэмерон коснулся крошечного участка обнаженной кожи, и от этого прикосновения по всему телу Эйнсли разлился жар. Она умрет, пока он доберется до десятой пуговицы.
Вторая и третья пуговицы. Кэмерон прикасался к ней после каждой расстегнутой пуговицы, словно, расстегивая их, изучал ее.
Когда он расстегивал четвертую и пятую пуговицы, Эйнсли закрыла глаза. Он коснулся ямочки у основания шеи, его прикосновения были подобны пламени. Потом была расстегнута шестая пуговица.
Умелый соблазнитель, подумала Эйнсли, когда очередь дошла до седьмой и восьмой пуговиц. Этот мужчина знает, как заставить женщину сходить с ума от желания, дать ему то, что он хочет. Эйнсли, несмотря на ее кажущееся безрассудство, научилась быть осторожной: все должно делаться в пределах разумного, каждый риск должен быть просчитан, сравним с выигрышем. Но рядом с Кэмероном в ней подняла голову та прежняя, безрассудная Эйнсли, которая хотела, чтобы он расстегнул ее лиф до самой талии и взял то, что желает.
На девятой пуговице она почти умоляла его.
На десятой пуговице она открыла глаза.
— Готово, — мягко сказал Кэмерон и, потянув, открыл застежку.
Из корсета выпирала пышная грудь Эйнсли. Корсет служит для того, чтобы дамы выглядели стройнее
