насыщенную фиолетовую ауру. Но по мере приближения к поверхности планеты чернота марсианского небосвода переходила в приглушенное розовое мерцание.
Для Деметры эти оттенки ассоциировались с чем-то материнским.
После семи месяцев невесомости на корабле, летевшем на Марс с Земли, Деметра теперь пребывала в состоянии свободного падения. И это несмотря на то, что в работу уже включились огромные потоки энергии, управляющие движением Фонтана. Вглядываясь в пурпурный туман ионизированного воздуха, Деметра смутно осознавала, что ее ноги болтаются где-то вверху, и виновница тому — невесомость. Впрочем, Деметра не возражала против такого свободного парения. Единственная вещь, раздражавшая ее во время полета, — это обязательные остеопатические упражнения. Выполнять их следовало не менее трех часов. Даже если это и самое эффективное средство против целлюлита, теперь Деметра искренне радовалась, что все осталось позади.
Вытянув шею, чтобы получше разглядеть основание Фонтана, она уперлась головой в холодное стекло иллюминатора. Впрочем, это было не просто обыкновенное стекло, а специально очищенный пластик. Только пластик мог выдерживать чрезвычайно низкое марсианское давление. Искрящийся столб струй фиолетового оттенка извергался из широкой кальдеры вулканического конуса. Коглан почти не сомневалась, что это и есть знаменитый Олимпус Мон, но все-таки решила выяснить наверняка, посовещавшись со своим личным хронометром. Встроенный в локальную компьютерную сеть, он был доступен в любое время дня и ночи.
— Эй, Конфетка, — прошептала Деметра в крошечный титановый пузырек, едва заметный на браслете. — Что это за вулкан прямо передо мной?
— Нельзя ли немножко поконкретнее, Деметра? — прозвучал в ответ мягкий, нежный голос, явно напоминающий характерный выговор Энн Окли.
— Ладно, попробую. Я сейчас лечу на Космическом Фонтане, уже совсем рядом с поверхностью Марса. Тут прямо по курсу какой-то большой кратер — вот я и подумала, может быть, это Олимпус Мон? Мне кажется, очень похоже на то. Примерно шестьдесят — семьдесят миль в диаметре, и необыкновенно широкий туфовый конус.
— Пожалуйста, подожди, Деметра. — Тишина длилась какие-то доли секунды, и снова зазвучал знакомый хрустальный голос: — К сожалению, никак не получается установить связь с сетевыми ресурсами. Должно быть, здешние электромагнитные волны блокируют посылаемые мной сигналы. Хорошо, что ты мне сказала, что мы собираемся на Марс: я позаботилась загрузить в память кое-какую дополнительную информацию об истории этой местности и ее географических особенностях. Желаешь послушать?
— Я вся внимание.
— Олимпус Мон — диаметр шестьсот километров, высота — двадцать шесть. Самый большой вулкан в Солнечной системе. Расположен на двадцатом градусе северной широты. Оттуда, где ты сейчас находишься, это приблизительно тысяча двести километров. Не думаю, что отсюда можно увидеть даже его южный трапп. С другой стороны, насколько мне известно, марсианский «лифт», на котором ты сейчас путешествуешь, находится на сто двенадцатом градусе западной долготы и на нулевой широте, а это как раз совпадает с населенным пунктом Тарсис Мон. Между прочим, вторым по величине подземным «городом», построенным землянами.
— Это мне известно.
— Превосходно. Так вот, если тебя интересуют какие-либо знаменитые вулканы, то ближайший — Павонис Мон. Двадцать один километр в высоту, а кальдера — одна из самых впечатляющих на протяжении всего Тарсианского горного хребта. Принимая во внимание такие характеристики, как высота, плотность воздуха и вероятность образования пылевых вихрей, я полагаю, что в поле твоего зрения находится именно знаменитый Павонис. Вероятность ошибки расчетов ничтожно мала, не больше двадцати процентов.
— Итак, Тарсис Мон — это название колонии, — подытожила Коглан.
— Не только колонии, но и всего вулканического плато, — уточнила Конфетка.
— …в то время как Павонис — это огромный кратер. Спасибо, Конфетка. А теперь помолчи немного, ладно?
— Хорошо, Деметра.
С тех пор как с ней произошел несчастный случай, Деметра Коглан существенно ограничила оперативные возможности своего «хронометра». С одной стороны, она постаралась сделать общение с механической прислугой как можно более приятным, наделив его мелодичным голосом и вежливыми манерами. Эта вежливость, правда, ограничивалась набором фраз вроде «пустяки», «спасибо», «все в порядке», что, в общем-то, не прибавляло Конфетке человеческого тепла.
Чтобы чувствовать себя еще увереннее, она ограничила доступ Конфетки к планетарной компьютерной сети. Теперь та была обязана в подробностях докладывать хозяйке, откуда пришли те или иные сведения, и обязательно указывать степень вероятности возможных ошибок. В те времена киберы делали это весьма редко. Третья мера предосторожности, предпринятая Деметрой Коглан, состояла в следующем; перед сном она снимала свой титановый браслетик, и вмонтированная в него Конфетка всю ночь «отдыхала» в ящике или в стакане с водой. Деметра же могла расслабиться, не боясь, что сболтнет во сне что-нибудь лишнее, и это лишнее станет достоянием компьютерной сети. Возможно, такие действия Коглан и казались странными, но они помогали ей обрести некоторую уверенность.
Прильнув к окну, Деметра наблюдала, как с каждой секундой приближается огромный кратер; сверху тот напоминал древние морщинистые губы исполинского лица, застывшие в отчаянной попытке поцеловать идущий на снижение пассажирский отсек. А в отсеке царила тишина. Единственной компанией Деметры на протяжении всего перелета были пара контейнеров с наклейками «Осторожно! Хрупкие вещи» да двое других пассажиров. Вещи, очевидно, боялись стремительного снижения, а люди — живого общения.
Смуглый мужчина со спутанной бородкой и в тюрбане цвета морской волны, очевидно, не знал ни слова по-английски. Напуганный состоянием невесомости, он крепко пристегнулся к креслу всеми возможными ремнями и с головой ушел в чтение новостей. Время от времени он строил смешные гримасы и легонько похрюкивал — наверное, виной тому были какие-то особо интересные происшествия.
Глядя через весь отсек на освещенные страницы журнала, Деметра могла разобрать только название — «Новости Нью-Делфи». Все-таки читать задом наперед трудновато. Рядом с заголовком был изображен сердитый лев — тиснение явно в староанглийском стиле. Рукописный шрифт смахивал на санскритские буквы.
В противоположность смуглому пассажиру в тюрбане его попутчица была бледнолицей крашеной блондинкой. Ее плотно облегающий саронг напомнил Деметре о южных морях. Разрез обнажал бледную лодыжку, всю покрытую прыщиками. Просторные одежды развевались на сквозняке, создаваемом вентиляторами и все тем же ранее упомянутым состоянием невесомости. Единственным «украшением» девицы был округлый темно-бордовый шрам над реденькими бровями да весьма странная татуировка: неестественно синие слезы, капающие с наружной стороны глаз. Еще в самом начале путешествия Деметра попробовала завести с ней разговор, но, похоже, та не знала ни один из доступных Деметре языков — ни дипломатического варианта английского, ни классического русского, ни даже испанского или арабского. Блондинка лишь непонимающе пожимала плечами, улыбалась и все плотнее укутывалась в саронг.
Деметре не оставалось другого занятия, кроме молчаливого созерцания приближающегося кратера, который с каждой секундой становился все больше. И вот, когда его старческий рот почти поглотил снижающийся космический корабль, последовал внезапный толчок, и картина за бортом резко сменилась. Взгляду Деметры открылись склоны обветренных скал.
