Серфинга.
Серфинг, недолго думая, схватил ее за шею, зажав в распоре локтя и приставив острое лезвие скальпеля к стучащей аорте.
Все это произошло так быстро, в полной неразберихе, что я и слова не успел вымолвить.
– Фот фто я фейфаш фделаю, – промямлил Серфинг, кое-как управляясь с остатком зубов. – Фейфаш я фыйфу фмеффе ф эфой ифиошкой, и ефли хошь офин иф фаф шфинефя ф меффа, я ее приконшу.
Такова была его программа выживания.
Но все случилось еще быстрее.
Выстрел грянул прежде, чем я заметил револьвер 11,43 в руке Симона. Однако все уже было кончено: Араб держал в руке дымящийся ствол, а то, что осталось от Серфинга, осело к ногам Лауны.
5
ВОСКРЕШЕНИЕ
Лауна была слишком занята здоровьем Шерифа, чтобы упиваться собственным горем. Это черта истинно сильных духом: печали и радости для них – лишь скобки в писании долга. Оставим.
Нужно было опять подключить Шерифа к системе питания и оценить размеры нанесенного ущерба. Всю эту ночь Лауна выполняла работу лаборантки. Анализ крови показал неимоверное скопление токсических веществ, впрыснутых в тайники ньюйоркца. Серфинг также постарался и над ребрами. Шериф еле дышал.
– Ну и настрадался же он, должно быть!
Да. И жертва не хотела более ни капли страданий. На этот раз мученик серьезно решил сняться с якоря.
– Сейчас счет пошел на часы.
Лауна произнесла эту пророческую фразу на следующий день, ровно в полдень, стоя над Шерифом, жизнь которого держалась на волоске.
– Если бы не эта история, я бы его спасла, Бен! Он уже был спасен!
Бедная Лауна, сразу два предательства: ее любви и ее искусства… Трудно сказать, которое из двух она переживала тяжелее.
– А, знаешь, ведь он был крепкий малый. Она говорила о нем уже в прошедшем.
– И сильной души человек.
– Может, предупредить рабби Разона?
– Думаю, да.
Рабби Разон явился со своим святым писанием. Когда мы ему сообщили о той неблаговидной роли, какую сыграл в этом Серфинг, он лишь ответил:
– Huerco malo! Извини, Лауна, но он мне сразу не понравился, этот guevo de rana…
И перевел для маленьких:
– Нет, он мне совсем не нравился, это жабье отродье…
Жереми, Тереза и Клара убирали комнату цветами, готовясь к приему Бельвиля. Они решили провожать Шерифа в последний путь в атмосфере праздника. Пришпиленные к потолку ленты с прощальными надписями покрывали славой небесный свод над его одром. Ждали в первую очередь племя Бен Тайеба, но еще и делегацию китайцев и евреев квартала, а также всех латиноамериканцев, какие изъявят желание прийти. Долговязый Мо привел всю Западную Африку. За ними увязались пара-тройка американцев, часто захаживавших в ресторанчик «На мели», тот, что на улице Анвьерж. Нужно было сделать так, чтобы этого одинокого человека проводило как можно больше народа. Такова была воля Жереми. И чтобы женщины рыдали в голос. И чтобы рвали на себе волосы. Словом, чтобы было лучше, чем на похоронах национального героя, настоящее погребение планетарного масштаба.
– Как если бы мы хоронили его в центре Земли.
Жереми возложил на голову Шерифу миртовый венок.
Комнату заволокло туманом ладана.
– Я могу начинать? – спросил рабби Разон.
Да, уже можно было. Все было чинно, своим порядком, как на земле, так и на небе.
Но он не начал.
В этот самый момент в дверном проеме появился ангел. Прозрачный, молочно-белый, он застыл под взглядами всех присутствующих. Это был один из тех ангелов, каких мы обычно видим на витражах: пышных, белокожих, с лицом, светящимся небесным спокойствием и безразличием.
Это была мама.
Она прошла к умирающему сквозь благоговейную тишину. Казалось, она не касается ступнями пола. Она приковывала взгляды и проникала в умы. Когда она склонилась над челом умирающего, все, мужчины и женщины, почувствовали жар ее дыхания на своих устах.
– Этот человек еще не умер, – произнесла она наконец.
Потом скомандовала:
– Положите его в мою постель.
