Снова стук, теперь он громче, надо ужас подавить,
Надо встать и выйти смело, посмотреть, не в ставне ль дело,
То ведь ветер озверело тщится ставень отворить.
О, конечно, это ветер тщится ставень отворить.
Что ж еще то может быть?
Я к окну… И ворон черный, древний, строгий, непокорный,
Входит, крыльями махая, лишь окно успел открыть.
Вот он входит без поклона, глядя, как властитель с трона,
И решает благосклонно вверх на бюст Паллады взмыть.
Сплю я что ль? Откуда ворон мог на бюст Паллады взмыть?
Нет, того не может быть!
Точно смоль у птицы перья. 'То не сон', – решил теперь я.
Ворон, чопорный, надутый, начинал меня смешить.
'Ты скажи мне, о ворона, имя, что во время оно
В царстве мрачного Плутона ты изволила носить'.
И прокаркал ворон имя, что привык в аду носить:
'Никогда тому не быть'.
Ворон черным монолитом все сидит там, все видит там,
Продолжая мою душу взглядом демона сверлить.
Силуэт зловещей птицы тенью пал на половицы.
На душу та тень ложится, и ее не победить.
Нет, душа моя не сможет власть той тени победить.
Никогда тому не быть!
Сергей Петров (1911-1988).
Опубликовано только в 2003 году
Как-то в полночь, в час угрюмый, утомясь от долгой думы,
Над томами, где укрылась мудрость стародавних лет,
Полусонный, я склонялся, но нежданный стук раздался,
Будто кто-то постучался осторожно в кабинет.
Я подумал: 'Гость какой-то постучался в кабинет.
Ничего иного нет'.
Ах, мне помнится так ясно! Был тогда декабрь ненастный,
От углей в камине красный отблеск падал на паркет.
Утра ждал я в нетерпенье, в книгах жаждал я забвенья
От печали и мученья, что померк мне горний свет -
Дева дивная Ленора, имя чье небесный свет,
Та, которой больше нет.
В шелковых багровых шторах шел, как дрожь, чуть слышный шорох:
Этот алый, небывалый ужас был во мне, как бред.
Сердце билось, кровь гудела, я твердил себе несмело:
'У кого-то, видно, дело, что стучится в кабинет.
Ночью некому без дела постучаться в кабинет.
Ничего другого нет'.
С духом я тогда собрался, более не колебался:
'Сударь, я прошу прощенья, что промедлил вам в ответ,
но поверьте, – вы в начале слишком робко постучали,
так что звуки долетали еле-еле в кабинет.
Я дремал и вас не слышал'. И открыл я кабинет.
Никого во мраке нет.
И, пронзая взором тьму, я стал, дивуясь и тоскуя,
Сам не зная, что со мною, явь ли то иль просто бред.
Было тьмой молчанье это, а во тьме хоть бы примета!
И одно – 'Ленора!' – где-то шелестело мне в ответ.
Это я шепнул: 'Ленора!', эхо шепчет мне в ответ.
Ничего иного нет.
Я с душою воспаленной возвратился изумленный,
Сел, но снова звук за ставней о чугунный парапет.
Сердцу не было покоя, и промолвил я с тоскою:
'Посмотрю, что там такое, и открою, в чем секрет.
Погоди же, сердце, биться – я узнаю, в чем секрет.
Чуда тут, конечно, нет'.
Только я откинул ставни, как предстал мне стародавний
Грозный ворон из баллады, на старинный лад одет.
И, вспорхнув, как тень немая, барственно крылом махая
И меня не замечая, пролетел он в кабинет,
Сел на бледный бюст Паллады над дверями в кабинет,
Словно бы меня и нет.
Мрачной птице из эбена, восседавшей столь степенно,
Величавости надменной улыбнулся я в ответ:
'Пусть облезли с гребня перья, ворон древнего поверья,
ты – не трус, в тебе теперь я вижу Стикса адский свет.
Как же звать тебя в Аиде, где от Стикса черный свет?'
Каркнул он: 'Возврата нет'.
Кто же тут не изумится, если чертов ворон-птица
Так отчетливо прокаркал, хоть и невпопад, ответ!
Где же видано бывало, чтобы в гости прилетала
И на бюсте восседала важно, будто баронет,
Тварь нескладная, а видом будто лорд иль баронет
С именем Возврата Нет!
С бледного чела Паллады черный ворон, дух баллады,
