Томас с ужасом понял, что Эрни с выражением крайнего изумления на лице уставился на его пах. Он сорвал с головы шляпу и опустил руки перед собой. Джордж отвел взгляд, краснея, и сразу же увидел что-то интересное в подлеске, в нескольких шагах от них. Он сделал знак Пауло, чтобы тот присел на корточки рядом с ним.
— Не знаю, о чем это ты, — произнес Томас.
Он тут же поспешил сменить тему разговора.
— Впрочем, после укуса муравья я чувствую себя не совсем обычно.
— В чем это проявляется?
Теперь Эрни стоял прямо перед ним, складывая птиц в свою сумку и пристраивая дробовик через плечо.
— Все как будто громче стало, острее, что ли. Усталость какая-то и…
— И сердце бьется гораздо чаще?
— Да, — ответил Томас. — Что это? Какой-то яд?
— Ну, не знаю, как это влияет на деятельность организма в нижнем этаже, Том, но должен сказать — ты выпил слишком много кофе! Не говоря уже о сахаре — сколько кусков ты положил в него?
— Около трех. Да, но он такой горький!
— Ха!
Эрни хлопнул Томаса по спине и пропустил его на шаг вперед, чтобы было удобнее идти.
— Вот тебе и ответ, Том. Ты ведь не часто пьешь кофе, как я понимаю? Ну да ничего, продолжай в том же духе и скоро уже не заметить разницы. Советую завтра принять еще такую же дозу. Тебе ведь не было неприятно, не так ли?
— Нет, полагаю, нет, просто необычно.
— Берегись, еще станешь зависимым! Особенно если он так действует на тебя!
Он стрельнул глазами туда, где Томас все еще сжимал в руках свою шляпу.
Томас почувствовал, что краснеет.
— Чепуха какая-то, — пробормотал он.
Эрни повернулся к Пауло, который уже утратил интерес к Джорджу и его жукам.
— Cafe, — сказал он ему и поднес воображаемую чашку к губам, а потом кивнул на Томаса.
Затем он показал, как дрожат руки и трясется голова. Пауло засмеялся.
— Ele bebeu cafe demais? Que engraado!
— Совершенно верно, — сказал Эрни. — Слушайте, парни, я думаю, надо поворачивать назад. Скоро будет совсем жарко; полагаю, все наши птицы и насекомые попрячутся в укрытиях, и нам бы тоже не мешало.
Томас бросил долгий прощальный взгляд на голубые пятнышки, скользящие в вышине над деревьями, и отправился вслед за своими товарищами по направлению к дому.
Томас понимал, что всю прелесть первых нескольких дней пребывания в джунглях уже никогда не вернуть. Все неудобства: скрипучий гамак, угнетающая влажность, непривычная еда, приготовленная чернокожим поваром Антонио, которого наняли для них, и даже постоянный натиск комаров и мошек — все это меркло по сравнению с потрясающей красотой тропического леса и теми сокровищами, которые он здесь находил.
Довольно скоро они установили распорядок дня. Вставали на рассвете, пили кофе, который наличествовал в избытке, а затем бродили по лесу в поисках образцов — часов до двух или трех пополудни.
Больше всего Томасу нравилось состояние покоя во время выслеживания какой-нибудь бабочки, когда он мог раствориться в джунглях и в собственных мыслях одновременно. Он никогда не сворачивал с протоптанных тропинок, но иногда умудрялся за целое утро не встретить ни единой души. Изредка он проходил мимо одной хижины у ручья, и все дети туземного семейства выстраивались в ряд и провожали его взглядом.
Даже присутствие поблизости Джорджа, который усердно прочесывал лес в поисках жуков и предусмотрительно присаживался на корточки, чтобы не испачкаться, не нарушало гармонии. Эрни неизбежно взрывал тишину и покой, когда находился рядом — со своими шутками, пальбой из ружья, и ему было совершенно безразлично, что одежда его измазана кровью и потрохами, а что же касается Джона, то он тоже предпочитал искать свои образцы в одиночестве, и зачастую его целыми днями не было видно.
Полуденная жара становилась жестокой, и, пока их соседи спали, чтобы как-то ее пережить, Томас и его товарищи отдыхали в тени навеса над верандой, обсуждая дневные находки, пили кофе и курили сигареты, к которым Томас с недавних пор пристрастился. Именно Эрни поспособствовал этой привычке. Все началось, когда новая команда Джорджа, состоявшая из темноглазых индейских мальчишек, стала охотиться за всякой живностью и таскать все в дом. Джордж им хорошо платил, так что в любое время суток в дверь стучали с криками «Olhaque flor bonita!» или «Uns lagartos pra voces!», и Томас, благодаря ежедневным занятиям португальским языком с Антонио, вскоре уже понимал, что речь идет о цветке или о нескольких ящерицах, собранных или пойманных мальчишками. Однажды они заявились с боа- констриктором в клетке, и Томас без особого удовольствия помог Джорджу поднять клетку на крыльцо.
Эрни стоял рядом, прислонившись к дверному косяку, и курил.
— Какой великолепный таксидермический объект для тебя, Джордж, — отметил Эрни.
Его розовые губы подрагивали под усами.
— Я помогу тебе.
Джордж взял за правило не обращать на него внимания. Пусть Эрни знает толк в набивании чучел и Джорджу пока далеко до него, но ему не нравилось, когда об этом напоминали.
— Куришь?.
Эрни предложил Томасу пачку.
— Ты же знаешь, что нет, — сказал Томас раздраженно: неужели Эрни дразнит его, заметив, что ему не по себе.
При виде боа он представил себе его крепкую хватку у себя на груди, и ему вдруг стало трудно дышать. Он явственно слышал, как с тяжелым свистом сокращаются легкие огромной змеи — подобно кузнечным мехам, а большая черная голова питона, казалось, смотрит прямо на него.
— Успокаивает нервы, старина, — сказал Эрни. — Доверься мне. Я же доктор.
Он вытащил сигарету из пачки и протянул ему.
Томас взял ее и повертел между пальцев. Ему не хотелось, чтобы Эрни думал, будто у него взвинчены нервы, но доктор уже чиркнул спичкой и поднес огонь. Томас для пробы зажал сигарету губами и подождал, когда Эрни коснется пламенем ее кончика. Осторожно сделал вдох, стараясь не испытывать свои легкие глубокими затяжками. Клубы дыма поднялись прямо перед лицом и попали в нос. Он вытащил сигарету изо рта и чихнул.
Они присели, пока Джордж договаривался о цене с детьми, которые отчаянно жестикулировали и пронзительно кричали от возбуждения. Томас сначала вдыхал с опаской, но по мере того, как голова его наполнялась приятным гудением, осмелел. Было в этом Эрни — в том, как он сидел, скрестив ноги, с сигаретой в руке, в его небрежной прическе, вечно растрепанной, в этом беспечном обаянии — нечто притягательное, и Томасу вдруг страстно захотелось на него походить. Он тоже закинул ногу на ногу и внимательно понаблюдал за тем, как Эрни курит: оказывается, он держал сигарету не между вторым и третьим пальцами, наподобие ножниц, а сжимал ее большим и указательным пальцами, словно пинцетом. Томас взял сигарету точно так же и еще раз затянулся. Дым медленно поплыл вверх, в глазах защипало, и он зажмурился.
— А теперь все, что нам нужно, это…
Эрни полез в карман своей куртки и извлек из нее плоскую серебряную фляжку. Он поднял ее, провозглашая тост: «За нас», — и сделал большой глоток. Затем передал фляжку Томасу.
Виски обожгло глотку, но, похоже, этот напиток и сигаретный дым хорошо дополняли друг друга — сигарета догорела до самого конца, осталась лишь тоненькая бумажная полоска да несколько крошек табака. Он снял с губ налипший кусочек бумаги и еще один — с кончика языка.
