Правда, поборники «малой войны» сейчас слабы, их влияние резко упало.
Неожиданно король приобретает невольного, но зато более верного союзника политике войны там, где были его злейшие враги. В лагере революционеров! По иронии истории, им оказался Бриссо, один из тех, кто в дни Вареннского кризиса выступил за республику. А. Олар утверждал, что Бриссо тогда «был популярен и уважаем в той же степени, как Робеспьер». Но Робеспьеру было далеко до этого маленького ростом человека с длинным бледным лицом по части удивительно богатой и живописной биографии. Он побывал во многих странах, даже в Америке, написал множество сочинений, испытал фантастические приключения. Поистине в его жизни были факты на любой вкус: от бескорыстно-благородных поступков до деятельности в качестве тайного полицейского агента. Правда, последнее не доказано, впрочем, как и многое другое. Во всяком случае, это был талантливый, но сумбурный и неустойчивый человек. Сравнение его с Робеспьером, которое делает такой знаменитый историк, как Олар, несколько странно, ибо Бриссо прежде всего не хватало главного качества Робеспьера — последовательности, настойчивости, упорства в достижении цели, той особой методичности, а главное — веры в себя, чем в изобилии был наделен Неподкупный.
Так вот, Бриссо 20 октября 1791 года поднимается на трибуну, когда Законодательное собрание обсуждало вопрос об эмигрантах. Он призывает подняться на высоту Революции и уничтожить ее врагов, окопавшихся за Рейном, с помощью победоносной революционной войны. Речь Бриссо пространна (регламента по-прежнему не было), противоречива, сумбурна, но пронизана пафосом и революционной риторикой. Жорес писал, что в этой речи Бриссо показал, «отвратительное опьянение невежеством и высокомерием». Действительно, здесь были и отважные угрозы по адресу всех королей всей Европы, и неумеренное торжество по поводу грядущей победы Революции над старой Европой. Вслед за тем Бриссо на протяжении нескольких месяцев произнес, ратуя за войну, еще много речей на ту же тему. Если все эти речи напечатать, то получится целый объемистый том, к которому можно добавить еще несколько томов речей сторонников Бриссо или «бриссотипцев», как сначала называли жирондистов.
Поскольку у Бриссо была в его концепции определенная логика, воспроизведем ее основные принципы, как их формулировал сам лидер «бриссотинцев».
«Война, — говорил он, — является в настоящее время национальным благодеянием: единственное бедствие, которого можно опасаться, это что войны не будет».
Какова же цель войны? Оборона? Нет, война нужна для закрепления и продолжения революции: «Народ, завоевавший себе свободу после десяти веков рабства, нуждается в войне. Война нужна для упрочения свободы, для очистки ее от пороков деспотизма, для избавления ее от людей, могущих ее извратить».
Бриссо справедливо не верил королю и хотел подвергнуть его своего рода испытанию войной. Король не выдержит этого испытания, предстанет как предатель, и тогда можно будет покончить с монархией: «Сознаюсь, господа: у меня только одно опасение, а именно, что мы не будем преданы. Нам нужны великие измены: в этом наше спасение, ибо в лоне Франции есть еще сильные дозы яда, и нужны мощные взрывы, чтобы удалить их».
Но война должна была, по идее Бриссо и его соратников, решить не только проблему Франции: война призвана распространить революцию на всю Европу, на все человечество. Законодательное собрание, а затем и большинство патриотов решительно поддержали Бриссо. Почему его явная авантюра увлекла людей? Вспомним отчаяние Марата в сентябре, решившего, что Революция погибла. Такие настроения уныния, разочарования, усталости оказались широко распространенными. Даже жизнерадостный Камилл Демулен в октябре выступил в Якобинском клубе с мрачной, обескураживающей речью, в которой он с горечью сказал: «Мы были менее измучены при Старом порядке». Политика Бриссо и была рассчитана на то, чтобы толкнуть патриотов дальше по революционному пути, вызвать с помощью войны новый революционный взрыв. В этом заключалась сильная сторона тактики Бриссо, ее реалистичность. Поэтому большинство патриотов пошли за ним и его друзьями. А король? Внешне он старался не показывать своего нетерпеливого стремления к войне. Но в душе он ликовал, и Мария-Антуанетта радостно восклицает (в узком кругу, конечно): «Дураки! Они не понимают, что это идет нам на пользу!»
Вот в такой обстановке вспыхнувшего военного психоза 28 ноября в Париж вернулся с севера Робеспьер. Он больше не депутат, но зато в Якобинском клубе у него огромное влияние. Его появление встречают аплодисментами и тут же избирают председателем. Еще до своей поездки Робеспьер невероятно быстро сумел не только сохранить, но и укрепить обновленный Якобинский клуб. С 14 октября его заседания стали открытыми и трибуны для публики всегда полны. Чтобы попасть на заседания, люди собирались перед дверями за два-три часа до открытия.
Немало усилий приложил Робеспьер, чтобы наладить работу Клуба. Он действовал методически, стараясь не допускать стихийности и случайности. Подобно тому, как все свои речи он писал заранее, он тщательно готовил и заседания. Приходил всегда одним из первых, проверял протокол прошлого заседания, записывался в список ораторов. Жестами или взглядами Робеспьер давал указания своим сторонникам, которые рассаживались в разных местах зала и по его сигналу либо поддерживали оратора, либо заставляли его замолчать. Правда, эта тщательная организованность выдавала в нем качества человека неуверенного в себе, который в глубине души опасается поражения. Но зато его выступления завершались теперь не просто аплодисментами, а бурей энтузиазма, экстаза, восторга…
Еще в Аррасе Робеспьер узнал кое-что о воинственной кампании Бриссо и его сторонников. 28 ноября он почувствовал в клубе накаленную обстановку, вызванную обсуждением вызывающего, наглого поведения эмигрантов в немецких княжествах. Но он не осмелился выступить против Бриссо. Более того, Робеспьер тоже занял воинственную позицию, заявив в своей речи: «Надо сказать Леопольду: вы нарушаете международное право, если терпите сборища кучки бунтовщиков, которых мы отнюдь не боимся, но которые оскорбительны для нации. Мы требуем, чтобы вы разогнали их в указанный срок, иначе мы объявим вам войну».
Жорес считает, что в речи Робеспьера 28 ноября «есть что-то фальшивое и тягостное. Этот первый период воинственности не был периодом искренности». В данном случае, кажется, Жорес слишком суров к Неподкупному. Дело в том, что он не был человеком внезапных инициатив, порывов, неожиданного вдохновения. Ему требовалось время для размышления, для анализа и систематизации всех данных проблемы войны, которая действительно была очень сложной. Тем более что в данном случае необходимо пойти против течения, в которое Бриссо и его красноречивые соратники вроде Верньо или Инара вовлекли большинство якобинцев. Речь шла о том, чтобы поставить на карту свой авторитет в Якобинском клубе с риском оказаться в изоляции. Можно понять колебания Робеспьера. Занимать нейтральную позицию тоже было нельзя, поскольку нашлись люди, не побоявшиеся первыми разоблачить авантюру войны.
Первым, естественно, оказался Марат, которого не смущали никакие соображения тактики или политической карьеры. 1 декабря он публикует статью: «Придворные плуты меняют тактику. Тайные происки министров с целью вовлечь нацию в пагубную войну». Правда, Марат тоже откликнулся не сразу. Может быть, он надеялся на новых депутатов? Но они не внушали ему доверия, за исключением Инара, будущего жирондиста, которого он в начале ноября даже назвал «Робеспьером нового Собрания». Как раз Инар, между прочим, оказался ярым сторонником Бриссо. Увы, пророк часто ошибался. Марат решительно осуждает воинственного депутата из Страсбурга Рюля, выступавшего за войну ради наказания эмигрантов, чтобы потушить «театральный огонь, дым которого нам докучает». Он говорил, что нельзя далее терпеть и «безнаказанно допускать оскорбления этих отвратительных кривляк, наглость которых заслуживает кнута». Марат увидел в самоуверенности Рюля действие агента Двора. Он пишет: «Чтобы погасить театральный огонь, он советует зажечь факел войны ради редкого преимущества не терпеть беспокойства от дыма». Марат даже упрекает себя за то, что он раньше не обращал достаточного внимания на призывы к войне: «Я глубоко сожалею, что не мог ранее заняться этим делом, дабы раскрыть ловушку; я очень опасаюсь, как бы в нее не попались патриоты, и дрожу при мысли, что подталкиваемое шарлатанами, продавшимися Двору, Собрание само согласится увлечь нацию в бездну».
Особенно интересна статья Марата против воинственной политики Бриссо, появившаяся 14 декабря. Марат уловил революционный замысел Бриссо: начать войну, чтобы двинуть вперед революцию. Последнее отвечает самым сокровенным мечтам Марата. Но он предлагает другую очередность: сначала свергнуть монархию Капетов, то есть Людовика XVI (Гуго Капет — основатель династии, занявшей трон еще в 987 году), а взамен установить республику, которая сможет подготовить страну к войне и предотвратить
