Не он сам виноват был в неудачной своей карьере. А ведь так хорошо начинал…
Еще в институте, во время учебы на химика, пописывая стихи, крутился среди вольнодумцев, поклонников Пастернака и «Битлз», и смачно закладывал их куратору от органов. Затем его определили на некие курсы. По причине творческого дара служил в отделе надзора за интеллигенцией и пару раз побывал за границей. То есть ездил в качестве электрика, близко не подходя к проводам, с ансамблем балета. Джинсов привозил!.. Да вот беда — на каких-то гастролях двое танцуристов убёгли. За недосмотр и потерю бдительности Прокопьев надолго был оставлен в старших лейтенантах. На однообразной работе беседовал со всякими стукачами на явочных квартирах и в номерах гостиниц.
Но тут кто-то вспомнил об его химическом образовании, и Прокопьева решили повысить, направив в совершенно глухой М…
Капитана он получил уже здесь и то не за заслуги, а благодаря усердию бывшего однокурсника.
Хоть погреба — лаборатории в M… — ских холмах — и были рассредоточены, но иногда зловещая секретность нарушалась по причине партийных собраний, согласно уставу КПСС. На одном из таких важнейших мероприятий Прокопьева опознал бывший соученик по университету и очень удивился совсем другому имени товарища. Будучи сознательным гражданином СССР, бывший однокурсник накропал телегу в Особый отдел, чем переполошил главную псарню.
Вначале хотели бдительного товарища убрать посредством какого-нибудь несчастного случая, но, подумав, решили доносчика повысить и перевести куда подальше. Видать, был не без таланта. Самого же Прокопьева, дабы морально поддержать, возвысили до капитана. И быть бы ему вскоре в майорах; бели бы не история с одним мальчиком…
Пропал Мальчик, и Прокопьева предупредили: пока пропажа не найдется, быть ему вечно капитаном. Но Мальчик до сих юр не находится, хотя землю рыл не один Прокопьев.
И вот теперь сидел он у окна при всем своем штатском обмундировании, всматривался в ночь, вслушивался в стрельбу. И в физиономии его проступал сторожевой оскал.
Он ждал…
Как ждал всю свою жизнь… Как последние восемь лет, с тех пор как пропал этот проклятый Мальчишка.
И было замечено его ожидание! Самим генералом. Тем, что собственноручно утюжил Прокопьева, кромсал, унижал и натягивал цепь, не давая ходу. А вот когда с ним самим приключилось несчастье, приблизил и обласкал.
И засветило солнышко в окошко вечного капитана. Может быть, именно с него, тихого песика, и начнется Великая буча, под стать той, Октябрьской…
М… для этого — идеальное место.
А местные?! Одни — «
Но ведь смог он национальную карту разыграть! Духу боевого хоть отбавляй, спасибо предкам. А коль внешнего врага нет, пусть друг с дружкой повоюют.
Одно, жаль, проморгал — плотину «казаки» успели захватить. Кабы она у «варягов» оказалась, те бы стали по-быстрому воду спускать, чтоб храмовину свою освободить.
Вот тут можно уже и внешний фактор задействовать для усмирения безобразия. А если войска в одном месте собираются, их куда угодно можно направить…
Пискнул зуммер.
Капитан протянул руку и взял трубку. Он заранее вытащил портативную рацию из тайника под подоконником и поставил ее рядом.
— Прокопьев?
— Слушаю, товарищ генерал… — и с усмешкой поправился: — Так точно, я, Василий Владимирович.
— Вот именно… Не забывай…
Как приятно, когда тебя журит твой генерал, как сладостно чувствовать на своем плече тяжелую, но отеческую руку. А еще и называет по родной, почти забытой фамилии. Теперь она звучит, как кличка.
— Виноват… — а в горле ком.
— Как там?.. Время к полуночи, а ты молчишь…
— Пока тихо все, Василий Владимирович.
— Их по графику выпустили?
— Так точно. Но ведь впервые на свободе. Пока сориентируются, пока дойдут…
— Не собьются? А, Прокопьев?
— Никак нет, тов… Владимир Васильевич… Ох…
— Ты чего, Прокопьев? Волнуешься? Имя с отчеством перепутал…
— Виноват, Василий Владимирович, оговорился.
— Ты мне не ответил.
— А? — Капитан на секунду замешкался, соображая, о чем, собственно, спрашивал генерал. — Никак нет. Они ж на огни идут. Специально дали команду свет на площади не выключать. После той попытки ограбления универмага. — Он даже позволил себе хихикнуть, вспоминая собственную провокацию. — Горят фонари… Для безопасности… — и снова хихикнул.
— Хорошо. Вижу, пока все идет по плану. Молодец, Прокопьев.
— Служу Советскому Союзу!
— Где он, твой Советский Союз?
— Все равно служу!
— Ну, служи, служи… — генерал хмыкнул и дал отбой.
Капитан еще послушал далекий писк, медленно отнял трубку от уха и аккуратно положил ее на рацию. Генеральское «молодец, Прокопьев!» словно эхом гремело в холмах.
Но на самом деле окрест тишина блаженствовала. Даже стрельба прекратилась. Два фонаря мягким светом освещали площадь. Несколько лампочек в отдалении обозначали дамбу. Кое-где одинокими тузами горели окна.
Прокопьев попытался пробиться взглядом сквозь ночь. Что там копошилось во тьме? Он попытался ощутить страх, уловить хоть какие-то волны ужаса… Но никакой тревоги не было!
Потому новый звонок телефона показался резким и пугающим. Конечно же, у него был нормальный телефон. Капитан дернулся и схватил трубку.
— Кто это?!
В неразборчивом, полном жути, нечленораздельном мычании Прокопьев узнал знакомый голос.
— Что случилось, Степан Ильич?
— Они вернулись, — наконец выговорил Степан Ильич. — Слышите, они вернулись!
— Кто вернулся?
— Да «лохматые» же! «Мохнатики»… Я их в клетки загоняю. А чего их загонять, они сами в панике в них лезут! Они страшно напуганные!
— Думай, что несешь, Ильич. Как это «напуганные»?! Они сами на кого угодно страху нагонят.
— Нет, нет! Говорю, напуганные. Вернулись же!
А и правда, Степан Ильич, смотритель питомника, врать не станет.
— Что делать, а?! Снова в лес гнать?
— Погоди… Я перезвоню.
Прокопьев растерялся. Не знал даже, что и подумать. Могло произойти все, что угодно, но только не это… Чтоб голодные чудовища прибежали назад, в свои клетки — этого вообще невозможно предвидеть!.. Что же произошло?! О чем докладывать генералу?
Но вдруг совершенно невероятное предположение обожгло незадачливого заговорщика.
«Не может быть…» — сказал он сам себе.
Полез в карман, достал из пачки сигарету и заметил, что абсолютно спокоен. Как лед, хладнокровен. «Гм-м»… Довольный собой, он сел в кресло, снял туфли и задумался.
Сигарета еще не успела дотлеть, а он уже вовсю улыбался и к рации потянулся без тени сомнения.
