беспокойтесь, это лишь временно, пока я не вернусь.
Временно. В прошлый раз они в январе ушли, в конце мая назад. А я ждать буду, как Ассоль — такая, выходит, теперь моя судьба, как жены моряка? Вот только что после было бы у героини Грина, всего лишь счастливо жить с лордом Греем в его родовом замке, долго и счастливо, и умереть в один день? А за нами весь этот мир, чтобы он не стал таким, как там! Смысл в счастье, если вокруг, и после — все рухнет?
Я стала понимать таких, как Лариса Рейснер, или Александра Коллонтай — у них ведь все было в той жизни, зачем они пошли в революцию? А причина одна — когда окружающий тебя мир кажется настолько плохим, что существовать в нем не хочется, и намного легче жить борясь, пытаясь что-то изменить, даже зная, что сама не увидишь? Хотя я все же не настолько фанатична, наверное это оттого, что у меня есть тыл, СССР, и потому я не хочу даже ради борьбы отказываться от семьи и детей, это тоже государственная задача, ведь и «перестройка» там случилась еще и оттого, что дети не были воспитаны в идеях отцов и матерей, а в бездуховности и потребляйстве?
Нет, против хороших и красивых вещей ничего не имею. Если только обладание ими не требует совершать подлости, не разрушает душу. Так что полученное от шимпанзе и посмотренное в тех фильмах вполне дозволено использовать, как мы в партизанах, трофеи — а что-то удачное, и перенять. В последней партии, что прислал нам этот мистер, в очередной раз попавший в наш госпиталь (на этот раз не мы, его британские «друзья» постарались. И хоть бы он оттуда не вылезал, ну только на время очередной посылки) были, среди прочего, отрезы ткани, как на пальто, но вишневого и алого цвета! Издеваешься, шимпанзе, что мы с этим будем делать — а с другой стороны, это на парне выглядело бы «стилягой» (знаю, что это такое, и смотрела фильм), ну а девушки отчего обязаны одеваться в серо-черные тона? Отец рассказывал, как в Гражданскую награждали «красными революционными шароварами», ну а у нас будет… Оказалось, что если из этого сшить такую летящую накидку-пальто, какие войдут в моду в следующем веке, а у нас уже, нашими заботами, то смотрится очень нарядно! «Летучая мышь» без рукавов, два почти симметричных полотнища спереди и сзади, застежка спереди, с боков может тоже сшиваться, или оставаться свободным, или тоже застежки — этот покрой, прозванный у нас «парус», из-за простоты и эффектности стал для наших женщин просто бешено популярным, шьется абсолютно из чего угодно, подходит и полной, и худенькой, и высокой, и малорослой. Вот только в сильный ветер… одни говорят, красиво развевается, другие, что устаешь с головы полы снимать.
И сейчас я стою на причале, и на мне такой «алый парус», раздуваемый ветром с Северной Двины. И лучшее шелковое платье — вот думала, надеть его, или крепдешиновое, уже починенное, чтобы не трепать праздничный наряд в такую погоду — решила, что торжеств в ближнем будущем не предвидится, а Моему Адмиралу будет приятно. И модная шляпка из тонкого фетра, с широкими полями и атласной лентой — как сказали мои девчонки, разбирая товар от мистера шимпанзе, это просто чудо как тебе идет, совсем как у их актрисы Греты Гарбо; так что у меня не было сомнений ее надеть, несмотря на погоду — даже по пути от дома шляпка дважды успела слететь, так что сейчас придерживаю от ветра рукой, не отпуская ни на миг.
Я смотрю, как уходит К-25, мы уже простились, и все сказано, все разъяснено. Глупый ты мой, хоть и адмирал — чего ты боялся, это просто смех. Разница в возрасте — но тебе на вид не дашь больше тридцати, а я, после всего пережитого за войну, сама себе кажусь сорокалетней. И еще когда мы были в Москве в июне, сам Лаврентий Павлович избавил меня от обязанности подробных докладов, «вы достаточно ответственны, чтобы сами принимать решение, должны будете действовать и доложить, только если товарищ Лазарев поведет себя явно враждебно к СССР», но я-то знаю, что такого не случится никогда! Так что, ты еще вернешься, мой Адмирал, и мы будем жить вместе долго и счастливо. А всякие враги Советской страны, «нехай лесом идут», как говорит товарищ Сидорчук из твоего экипажа.
Вот только бы не снова, в иное время! Хотя товарищи ученые говорят, что это один шанс даже не на миллион, а какую-то астрономическую величину? Будь иначе, мы имели бы и других «времяпроходцев», или знали бы про них, за всю нашу историю? Ну а если это не природный феномен, а воля каких-нибудь марсиан, или наших потомков из тридцатого века, так ведь ничего еще не завершено? А вот когда в нашем девяносто первом скажут по радио, в СССР все хорошо?
Кончилось короткое северное лето, и погода совсем как в Ленинграде перед наводнением. Серыми тучами небо затянуто, дождик то моросит, то перестанет, вдруг налетает ветер, рвет на мне платье и накидку, треплет и вздувает над головой, удержать не могу, ой, шляпку сорвет! Солнце выглянет, затишье — через минуту снова хлещет дождем, большой зонт почти не спасает, его гнет и ломает, вывертывает наизнанку. Смешно, когда-то я думала, что за комсомолка, спортсменка, и с зонтиком — но если одеваться нарядно, то надо и прикрыться от непогоды? И зонтик должен быть не черным, а в цвет… ну вот, опять вывернуло тюльпаном! А дождь холодный и явно расходится, и ветер сильней, воет и свистит, треплет и рвет, продувает насквозь, зонт уносит, еле держу, краем купола прижимаю шляпу, вот-вот улетит — нет, лучше зонтик потеряю, чем шляпу, такую красивую! Все равно промокла, с зонтом или без, и что унесет, все после у мистера шимпанзе потребую, взамен утраченного — а пока потерплю, К-25 еще не скрылась вдали, и мой Адмирал на мостике может быть, обернется на миг, и увидит — это хорошо, что накидка яркая и летящая, издали заметно, а если еще отпустить и расстегнуть, чтобы развевалась больше? Ой, сорвет, как парус в бурю, это уже слишком! Едва удержала, зато зонтик снова весь вверх, ну вот, беда, шляпу унесло! Ветер воет, как песню поет, такие порывы иногда, едва на ногах стою, в лицо бьет так, что перехватывает дыхание, и кажется, готов волосы сдуть, зонтик крутит вверх-вниз, то купол, то тюльпан, вот-вот вырвет из рук, накидка вся летит за спиной как крылья или чапаевская бурка, платье рвет и облепляет, вымокло уже. Но я терплю все это, не ухожу, глядя на силуэт в море, растворяющийся из вида за завесой дождя.
— Ань, возьми, твоя! — рядом возникает Ленка, и протягивает мне мою шляпу — ты шарфом подвяжись, как я, тогда не слетит.
А рядом со мной еще наши, такие же нарядные, в ярком, разноцветном, летящем и развевающемся, стоят на ветру, и смотрят вдаль. Как групповой памятник женам моряков. Мои и научницы в шляпках, заводские больше в косынках и платках, ветер одинаково срывает и то и другое, вцепляясь в волосы, и зонтики тюльпанами, платья рвет как флажки — ветер хлещет порывами как невидимой плетью, пытаясь прогнать, но не уходит никто, пока корабль еще виден вдали.
Ведь Ассоль не может забыть своего капитана? Выйти замуж за лавочника, родить ему детей, жить долго и счастливо — но тогда она будет уже женой лавочника, а не Ассоль.
Примечания
1
об этих событиях см. в книге «Белая субмарина» — В.С.
2
реальные события войны 8.8.8 на абхазском фронте — В.С.
3
Солоухин, При свете дня — В.С.
