Марину Максимовну провожали до самой квартиры. Еще на лестнице она прислушалась и сказала:
- Телефон у меня разрывается…
Она могла бы и не бежать - потому что звонки были упорные и не думали прекращаться.
- Да? - сказала она в трубку, задохнувшись. - Да, я… За городом. А кто это? А-а, здравствуйте, добрый вечер. Вас зовут… сейчас вспомню… Клавдия Петровна, да?
Ребята вошли и слушали. Спящего Антона Смородин бережно положил на тахту и стал расстегивать на нем шубку. А Юля вся напряглась, норовя прямо-таки вырвать телефонную трубку, словно оттуда исходила опасность для учительницы.
- Во-первых, я поздравляю вас, Клавдия Петровна… И я, и все наши ребята… Что? Он и не мог ответить: мы только что вошли… Нет, что вы, никто ее не похищал! Она мне этого не сказала… Юля, ты знала, что к тебе должны прийти гости?
- Знала и не хотела! Дайте же мне! - рвалась она к трубке, но мама ее говорила Марине что-то распространенное и тяжелое, и Марина не пыталась вставлять в этот монолог оправдательных слов, и с ее сапожек текло, и она молча оборонялась от Юли, уже готовой нажать на рычаг - разъединить…
- Что, что она там несет?! - изнемогала Юля.
Смородину пришлось держать ее за локти. Наконец Марина Максимовна смогла ответить:
- Клавдия Петровна, ей было хорошо, ей все было на пользу в этот день… Вас это не утешает? А я могу извиниться, что не поставила вас в известность. И обещаю, что минут через двадцать она будет дома. Ее проводят. Только… пожалуйста, не надо ничего обобщать сейчас… вы раздражены… Хорошо, пусть в другом месте. До свидания.
Она положила трубку и устало сказала Адамяну:
- Проводи ее, Женя.
Юля плакала, отрицательно качая головой:
- Нечего мне там делать после этого!
- Кончай истерить, Юлька, - сказала Таня. - Они тебе и магнитофончик, и сапожки югославские…
- Ну спасибо им, спасибо! - крикнула Юля. - Но я бы с тоски сегодня померла, если б с их гостями сидела… А главное - зачем я там? У них же хороший цветной телевизор!
Некоторое время все молчали. Марина ушла в смежную комнату укладывать сына. Юля метнулась за ней туда, стягивая с себя пальто.
- Можно я его уложу?
- Нет. Иди домой, - был ответ, и дверь той комнаты закрылась перед ней. Она стояла в смятении, в сознании вины, грызла ноготь. Потом сбегала в ванную и принесла тряпку - затереть лужицы талого снега на полу. Но Алеша наступил на тряпку ногой и тоже сказал непреклонно:
- Иди, иди. Управимся. - Он нагнулся и стал действовать тряпкой с уверенным домохозяйственным навыком. Юля села в углу, плечи у нее вздрагивали.
- Дано: Жанне Д'Арк хочется спасать Францию, - сказал Адамян меланхолически, - а папаша велит ей пасти коз. Спрашивается: как им договориться?
Алеша присел на корточки, поправил очки и заговорил:
- Нет… все-таки самостоятельность начинается не с того, чтобы доводить предков до инфаркта. Как-то иначе их надо воспитывать.
Вышла к ним Марина:
- Спит без задних ног… Алеша, зачем? Отдай-ка тряпку.
- А я уже все.
- Спасибо, ребята… Длинный был день, правда?
- Особенно мне спасибо, да? - всхлипнула Юля.
- Юля, не разводи мне сырость тут! Уладишь с мамой разумно, по-взрослому, и не будет никаких трагедий… Не инфантильничай, поняла?
- Тем более, - сказал Адамян, - что тебе не нужно осаждать Орлеан и спасать Францию. Спокойной ночи, Марина Максимовна.
Она стояла в дверях, провожая ребят.
Смородин, уходивший последним, сделал два шага вниз, потом три - обратно: огорченное лицо Марины не отпускало его.
- Зря вы так… Нельзя на
- Уже не хватает. На Майданова, например. На Таню, красавицу нашу… Да на многих…
- И что? Будете переживать?
- Сейчас нет, не буду. Выдохлась. Начну завтра с восьми утра, - улыбнулась она. - Спокойной ночи, Алеша.
13
- Разрешите?
В директорский кабинет входит учитель физики Сумароков - поджарый, высокий человек с палкой. - У меня пустяковый вопрос.- Он прохромал только полрасстояния от двери до стола, остановился почему-то на середине и заговорил, избегая называть Назарова по имени-отчеству (может, не запомнил еще?). - Нельзя ли так устроить, чтобы приказы по школе оглашались не на уроке?
- Простите, не понял.
- Входит ваш секретарь, формально извиняется и отнимает ни много, ни мало, а пять минут… Удобно ли это учителю - такая мысль не волнует ее.
Дверь распахнулась.
- Как вы можете, Олег Григорьевич? - вперед выступила пухленькая блондинка Алина. - Это я что, развлекаюсь? От нечего делать, да?
- Не знаю, милая, но так нельзя. Перед ребятами рождалась планетарная модель атома Резерфорда… и вдруг - пожалуйста! - является совсем другая модель…
- А уж это нехорошо, ей-богу! - Алина просто вне себя от сумароковского тона.
- Почему же? Модель сама по себе недурна, но не взамен резерфордовской,
- Минутку, Алина, это что - приказ о дежурстве в раздевалке?
- Ну да. И в буфете.
- Вот там и повесить. А если зачитывать - только на линейке с этого дня. Урок - неприкосновенное дело. Поняли?
- Я понятливая. - Алина поиграла многозначительной оскорбленной улыбкой.
- Это все, Олег Григорьич?
- Да, благодарю. - Он удалился, сухой и прямой, как раз в тот момент, когда звонок прекратил перемену.
- Уж для него-то я никак не 'киса'! - Алина сузила глаза. - Во внучки ему гожусь…
- Ну-ну-ну… - произнес в рассеянности Назаров, собираясь на урок.
- Так будет каждый приходить и ставить свои условия. Знаете, что это, Кирилл Алексеич? Это ваш характер испытывается!
- Знаю! - бросил он уходя. И уже в дверях: - Если позвонят из милиции насчет того беглеца из 5-го 'А', - поднимитесь сказать, ладно?
- Как? Среди урока? Вы ж сами только что…
- А сейчас я говорю: если найдется ребенок, поднимитесь сказать. Среди урока! Истина конкретна, слыхали?
