Медовый месяц Золушки

Принц перебил его, чтобы вцепиться в это последнее слово яростно и даже с каким-то сладострастием:

- Вот-вот, 'обстоятельства'! Именно они. Слово отменное… все объясняет, решительно все, - и Лариэль ехидно изобразил такую беседу двоих, Икса с Игреком:

'Помилуйте, сударь, вы же сделали подлость!' - 'Что вы, сударь, разве я способен? Это не я, это обстоятельства так неудачно сложились…' - 'Ей-Богу? А-а, ну тогда - пардон… Если не по своей охоте свинячить, а в силу обстоятельств - свинство, конечно, отмывается добела!… Тогда тысяча извинений и позвольте выпить за ваше драгоценное здоровье!' - Так, барон?

Карлик молчал. Сколько бы принц ни сверлил его угольным взором, - отвечать на это было нечего. Мораль, нравственность - барон Прогнусси сроду не имел высоких баллов по этому предмету, он, знаете ли, практик а не трепач и не самоед…

- Так какую же мерзость мы с вами сварганим за эту ночь? Думайте же, сочиняйте, отрабатывайте ваше жалованье и ваш творожок… чтоб вас всех вспучило от него!…

Прямо так и выразилось Первое на сегодняшний день лицо королевства. Однако Сточетыресантиметрастраха не покраснел и не побледнел. Принцу нужно разрядиться? Именно в него, в Прогнусси? Пожалуйста, не жалко, он - воспитанник невзлюбившей его мачехи- природы и секретной службы, не рассчитанной на белые перчатки, они обе вымуштровали его, он не раскиснет, выдюжит…

Вслух же барон сказал, что совсем по другому вопросу потревожил принца в такой час. И что за дверью остался еще господин Бум-Бумажо, не рискнувший войти…

Лариэль отмахнулся: по министру свежих известий он ничуть не соскучился. К черту! И другие вопросы - к черту, пока этот вопрос так бездарно решается и так бессовестно!

- Смотрите, вот я перечитываю 'шпаргалку', что вы мне подсунули… Тут же все смехотворно мелочно… притянуто за уши… Ну вот, пункт второй: 'Пила чай с прислугой такого-то числа…'

Пункт четвертый: 'Грызла семечки'… И все в таком роде… Вот под этим предлогом вы и разведете нас?!

Длинное костистое лицо коротышки изобразило улыбку ('любая лошадь улыбается обаятельней', - подумал Лариэль).

- Это, конечно, мелочи, вы правы. Я бы сказал, опечатки в поведении принцессы, допущенные по неопытности. Только и всего. Но почему вас заботят формальности, мой принц? Предлогом ведь может быть что угодно. Например: что ее семья представила фальшивый пергамент о своем графском достоинстве! Когда это обнаружилось, вас это возмутило, допустим…

- Как?! Это же мы, наоборот, им представили! Я! И вы считаете меня способным на такие фокусы?

- Виноват. Я так рассуждал: ежели бедняжке суждено потерять вас, - потерю графского титула она куда легче перенесет… Но оставим это. Развода не будет вовсе, в нем нет нужды.

Принц не понял: как так? венчанье-то было? И свадьба была… И карлик там был…И еще многие десятки людей… В ответ глаза Прогнусси сделались ледяными, а улыбка на лошадином лице осталась, будто приклеенная; он спросил:

- Кто это засвидетельствует, мой принц? Кто захочет и кто решится вспоминать? Вы знаете таких? Я - нет…

Принц подумал: странно, что меня до сих пор не вырвало от всего этого… Он не заметил, что, не дождавшись приглашения, барон позволил себе сесть - раньше, чем сам Лариэль устало опустился в кресло. Карлик только сидя чувствовал себя ровней другим людям…

- Простите, мой принц, вам покажется, что я отвлекаюсь, но это не так. Знакомо ли вам имя такое или прозвище - Золушка?

- Откуда вы его выкопали?

- Из допроса одного юного злоумышленника, схваченного нами час назад, - отвечал коротышка.

- Да? И кто же он такой?

Укороченный барон раскрыл футляр, какой бывает у флейтистов. И достал палочку с перламутровой рукояткой.

- С виду, знаете, ничего особенного… ну факир из рыночного балагана, ну гипнотизер - решили мы все. Но его техника! Это надо видеть, мой принц…

И тут голос самой Золушки заставил вздрогнуть обоих - плачущий, срывающийся от страха и горя, он приближался быстро, поскольку она бежала: 'Лариэль!… Лариэль!… Я боюсь, Лариэль! Где ты?!'

Золушка вбежала в ночной рубашке, прижалась к нему. Она умо- ляла сделать что-нибудь… поскольку она не может, не в силах проснуться… Вот знает уже, что не спит, что на ногах, а сон ее - жуткий, беспощадный - не обрывается никак, продолжает сниться! Ужасно сбивчиво она объясняла это, как заболевшая семилетняя девочка… Никаких карликов при этом не замечала.

Лариэль стал убеждать ее: наяву все нормально… спокойно все… это его кабинет, а это он сам, а на столе - его работа, которая, увы, разлучает их… Тут неловкость была: огромный письменный стол был чист и пуст, а принцу казалось важным, чтобы она видела его погруженным в деловые бумаги - и он предъявил какие-то, как пассажир предъявляет билет, как школьник - дневник… И - чуть было не сунул ей окаянную баронову шпаргалку с перечнем ее ошибок, промахов, 'опечаток'… Поспешил скомкать эту бумагу, швырнуть под стол.

- Ну что ты, глупенькая? - уговаривал он нежно. - Что еще за сон такой? Пострашнее действительности? Полно, не верится. Не дрожи, теперь-то чего дрожать? Ты со мной, и я с тобой…

Коротышке-барону он подал знак удалиться - и тот, деликатно улыбаясь, повиновался. Однако потом принц ловил себя на противном ощущении - что злодей-малютка ушел только с глаз долой, а в кабинете как-то сумел остаться. Запах ли это был, барону присущий, или что-то еще, - но не весь он, похоже, ушел… На дрожащую жену Лариэль накинул свою теплую охотничью куртку, и мало-помалу этот ее 'колотун' утих. Теперь можно было полюбопытствовать, что же такое показывали в этом ее кошмарном сне…

Золушка стала припоминать:

- Сначала была толпа… горожане на площади. Потом - все больше девушки, кругом девушки… 18 900… или сколько их было там? Они узнали меня - и мне бы живой не выбраться, но тут ударили погребальные колокола (типун мне на язык). Толпа напирает… мне не хватает сил протолкаться… И видно твое лицо - ты на возвышении на каком- то. Лицо у тебя жутко красивое было! Но бледное… и, знаешь, совсем чужое. Ты вообще весь был как статуя! И чем ближе я к тебе, тем труднее: не пускают передние! И вдруг один в полумаске тихонько так говорит: 'Ну вот, детка, ты и поиграла в принцессу…'

Тут она подала мужу лист сиреневой бумаги, - он лежал, по ее словам, на ковре у их кровати, именно с ее стороны. Лариэль опасливо взял эту страничку. Неизвестные обращались к его жене, выводя все буквы как заглавные и печатные. Времени им было не жаль, они добивались, чтобы почерка не было никакого… Лариэль начал было читать вслух, но потом стало мерзко, и остаток текста он пробежал глазами:

'Вот, детка, ты и поиграла в принцессу. Может, и не наигралась еще, а пора кончать. Какая из тебя принцесса, сама посуди? Лакеи - и те улыбаются, на тебя глядя, а на государственных людей ты действуешь, как лимон без сахара. Принц и сам это понимает уже,только сознаться не может: папашина мягкотелость мешает да благородство, вычитанное из книжек. Помоги, детка, верни ему венчальное колечко вместе с его клятвами верности. На любовь не надейся, не стегай мертвую лошадь. Девочка ты сообразительная, не станешь дожидаться яда или кинжала или серной кислоты - не надо этого, фу! Сделай, милая, так, чтобы не пришлось оплакивать твою нежную цветущую молодость. Твои доброжелатели'.

Вот тут принц Лариэль рассвирепел! Особенно взбесили его некоторые выражения - например, 'благородство, вычитанное из книжек'… 'на любовь не надейся, не стегай мертвую лошадь'… Негодяям казалось, что в его душе - они как у себя дома!

В общем, если пять минут тому назад трясло принцессу, то теперь знобило его. Он спросил, кривя рот: ну,теперь ты видишь, в каком змеюшнике оказалась? И получил ответ: для нее главное, что она оказалась с ним! Теперь дело оборачивалось так, будто Золушка утешает его! Их любовь - никакая не мертвая лошадь, она живее всех этих 'доброжелателей', ей вполне по силам унести двух любящих туда, где злодеи нипочем их не достанут!

Лариэлю не передавалась почему-то такая ее жизнерадостная вера. Уходить, уезжать отсюда?