— Это хозяйство вашей армии? — спросил я, показывая на машины.
— Нет, здесь части войскового хозяйства 9-й и 18-й армий.
— А куда же вы уходите? — спросил я.
— Этого мы не можем сказать, — ответил батальонный комиссар.
По сдержанности ответов я понял: наш разговор продолжается только потому, что я старший по званию.
— Какова обстановка на фронте? — опять спросил я.
— Сводок мы не получаем, — нехотя проговорил батальонный комиссар. — Все по-прежнему — отходим. А где будем останавливаться, сами не знаем.
Мы сухо простились.
Вскоре навстречу стали попадаться санитарные машины, повозки с ранеными. Среди них были женщины и дети. Повязки пропитаны кровью, покрыты темно-бурой пылью.
Подъезжая к Николаеву, я впервые увидел группы идущих без оружия красноармейцев. Я остановился, вышел к ним из машины. Кое у кого не было и петлиц на гимнастерках.
— Среди вас командиры есть? — спросил я.
На мои слова никто не обратил внимания. Красноармейцы продолжали идти. Я подошел к ним вплотную и повторил вопрос.
Несколько голосов одновременно ответили:
— Мы командиров своих давно не видели.
Я все же попытался выяснить у них, при каких обстоятельствах они отбились от своих частей и очутились здесь, на дороге в Херсон, вместе с беженцами.
Красноармейцы отвечали неохотно, коротко:
— Отходили. Утром сказали, что в окружении и нужно мелкими группами пробираться на восток. Вот мы и пробираемся.
Моя попытка выяснить какие-либо подробности не увенчалась успехом.
— Да что он допытывается? — услышал я чей-то голос. — Подъедет к фронту — спрашивать не будет, сам все увидит.
— А где ваше оружие? — не отставал я.
— А у нас его и не было, — зло ответил пожилой красноармеец. Вид у него был мрачный. Видимо, давно не брился, отрастил бороду. Борода покрылась толстым слоем пыли, рыжие брови зло нахохлились.
— Как это не было? Вы же отходите с фронта? — недоумевал я.
Наконец узнал, что эти люди были призваны из запаса, около недели проходили подготовку, а потом их отправили на пополнение, но, прежде чем они доехали до места назначения, эшелон разбомбили немцы.
— А оружие у нас отобрали у Варваровки, на переправе. Ваши, моряки.
— Как же вы отдали оружие?! — возмущенно, едва сдерживая себя, спросил я.
— Не было командира. Нас признали неорганизованными бойцами и отобрали…
— А как же вы очутились здесь, на дороге в Херсон?
— После воздушного налета собрались и пошли из города.
И бредут на восток неизвестно куда, неизвестно кто — не гражданские уже, и еще не военные.
— Бежим от немца, проклятого богом и людьми, — глухо проговорил пожилой красноармеец.
Эта встреча оставила у меня гнетущее впечатление. Что же будет дальше? — с беспокойством думал я.
Из города непрерывным потоком двигались машины, повозки — и никаких регулировщиков. Нам приходилось останавливаться и пропускать этот поток.
Над северо-западной частью города стелился дым. На улицах пригорода — свежие следы воздушного налета. В развалинах домов копаются люди. В разных направлениях идут разрозненные группы бойцов.
В штабе Николаевской военно-морской базы дежурный проверил мои документы. Из кабинета навстречу мне вышел командир базы контр-адмирал И. Д. Кулешов.
— Вот и хорошо, что не поспешили, — были его первые слова. — Вчера у нас очень тяжелый день был, да и ночь не лучше: первый массированный налет…
Подошел комиссар базы полковой комиссар И. Г. Бороденко. Я знал его немного по академии.
— Вчера еще вас ждали… — сказал он, здороваясь.
Кулешов и Бороденко рассказали о налете вражеской авиации, о причиненных городу разрушениях и жертвах. От них я узнал, что по кораблям, отправляемым в Севастополь, попаданий нет. На строящихся же кораблях остается около 700 моряков, не имеющих оружия. Я спросил, правильно ли, что моряки отбирают оружие у идущих в тыл красноармейцев.
— А что же нам остается делать, если иначе его неоткуда взять? — вопросом на вопрос ответил Бороденко.
Я предложил прервать наш разговор до вечера и пригласил Бороденко поехать со мной в части.
— Я немного вас задержу, — сказал Кулешов и познакомил меня с первой полученной им из штаба фронта оперативной сводкой. Из нее я узнал, что противник занял мотомеханизированными частями Балту, Первомайск, Кировоград.
Эта тревожная сводка сильно взволновала меня. И снова, как недавно на «Красном Кавказе», пришлось собрать волю, чтобы сохранить самообладание и не выдать внутреннего волнения здесь и в частях.
Мы поехали к переправе, соединяющей Варваровку с городом. Навстречу двигалась масса машин и повозок — исключительно военных. Среди них было очень трудно пробираться — мы вышли из машины и пошли пешком. В воздухе барражировали наши истребители. С возвышенности у берега было видно, как, плотно прижавшись друг к другу, по плавучему мосту двигались машины и повозки. При выходе с моста образовался затор. Там почти неподвижно стояли клубы пыли, до нас доносился многоголосый шум.
Справа от моста на баржах и понтонах через Южный Буг переправлялись орудия, тягачи, тракторы. Погрузка и разгрузка производилась при помощи подъемных кранов.
— Чтоб не сорвать погрузку и разгрузку, — пояснил Бороденко, — рабочие не уходят домой, работают, не считаясь со временем. Мало того что переправляют технику отходящих воинских частей, — приспособили плавучий док судостроительного завода и перебрасывают в Николаев паровозы, строят бронепоезда.
Мы не стали переправляться на тот берег и поехали в пулеметный батальон.
Встретил нас командир батальона капитан Алексеев. Комиссара не оказалось: он обходил пулеметные точки, выставленные для прикрытия переправ.
Алексеев доложил, что батальон обеспечен всем и готов выполнить любую задачу. У меня отлегло от сердца.
Капитан помолчал и вдруг, замявшись, спросил:
— На всех нас удручающе действует хаотичность отступления… Мы уйдем из Николаева?
— Военный совет требует оборонять город. Если же вынуждены будем уходить, то — последними, — ответил я.
— Мы выполним свой долг до конца, — сказал комбат, прощаясь.
Мы поехали во флотский экипаж, в городок имени Фрунзе, где формировался морской полк. Здания там были разрушены. Лениво пробиваясь сквозь расщелины развалин, поднимался дымок.
Комиссар формируемого полка полковой комиссар Гвардиянов сразу же стал жаловаться на плохое вооружение:
— Автоматов нет, винтовки — учебные, с заделанными дырами. Разве с такими винтовками можно воевать?
— Доложите о винтовках, — попросил я комиссара базы.
— Вы лучше меня знаете положение дел с оружием, — сказал Бороденко. — У нас было пятьсот учебных винтовок. Все — с просверленными дырками в патроннике. По нашей просьбе завод принял заказ на заделку дырок. Большую часть винтовок удалось ввести в строй. Испробовали на стрельбище — оказались годными. С такими винтовками воевать можно.
— Мы воевать будем, но дайте нам оружие, — бросил реплику Гвардиянов.
