начальству данные с «земли» и аналитику — а картинка исключительно нерадостная. Он свернул с улицы на аллею, ведущую к дому, уловил краем глаза движение сбоку, у «живой изгороди» — и перестал чувствовать что бы то ни было окончательно и безвозвратно.
Пана Адама погубил Антон. Услышав слова «куратор» и «посоветовал», Енот принялся прикидывать, как там могло выйти с двусторонней связью, и на всякий случай распотрошил парочку курасевых входящих-исходящих. Третьим в выборке оказался проспект, вернувшийся от Квятковского. Дальше было проще. Выяснить, куда уходил проспект, было делом минутным, на совпадение адресов Антон мгновенно сделал стойку — но дальше они бы, скорее всего, застряли суток на двое, разбираясь с сотрудниками мирной (и очень большой) варшавской проектной конторы. Или, что еще вернее, плюнули бы на нее совсем, потому что задерживаться в городе более сорока восьми часов Эней не собирался — но Лучан, с большим интересом наблюдавший за работой Антона, ткнул пальцем в фотографию заведующего каким-то отделом, занимавшимся, кажется, проектировкой консервных линий.
«Это тот, с собакой».
Подарок. Интересный подарок. Как та деревянная лошадь. Брать страшно, не брать — жалко. И пока Антон с Игорем обсуждали за и против и думали, будить ли начисто отрубившегося Энея, Десперадо исчез.
Он вернулся через полтора часа, когда проснувшийся Эней успел уже учинить разнос всем присутствовавшим и намотать несколько кругов по кварталу и парку, высматривая блудного гитариста. Наконец Десперадо показался — невозмутимо и деловито он шагал по аллее, неся под мышкой планшетку, а на шее — чужой комм.
Эней завел его для разговора в ближайший туалет, убедился, что кабинки пусты. Десперадо сейчас напоминал не Биньку. Он напоминал бабушкину кошку Ракшу, притащившую убитую крысу на кровать любимой хозяйки. Роль крысы играли планшетка и комм пана Адама Квятковского. Энею отводилась роль бабушки. Но, имея дело с Десперадо, реагировать как бабушка (тапком по ушам) было бы в высшей степени неразумно. И непродуктивно. И теперь Энею предстояло мирными средствами объяснять террористу, почему тот поступил неправильно, убив СБшника. Возник минутный соблазн перевалить это дело на капеллана — но Эней этот соблазн преодолел.
— Послушай, — сказал он. — Ты понимаешь, что сейчас вся варшавская безпека на ушах?
Десперадо кивнул, потом мотнул головой куда-то в сторону севера. Тут даже писать не надо. Все ясно. «Но нас-то здесь не будет».
— Да, нас здесь не будет, — тщательно скрывая раздражение, сказал Эней. — Нас могло здесь уже не быть, уже часа полтора как не быть. Но ты нас задержал.
Десперадо пожал плечами.
— Лучан… Я думал, что я могу на тебя положиться.
Лучан вспыхнул. Его руки замелькали с бешеной быстротой, передавая азбуку жестов. Эней выслушал — точнее, досмотрел — молча.
Потом сказал:
— Да, ты ни разу никого не продал и не промахнулся, когда надо было стрелять. Но этого мало, Лучан. Нужно ещё и… не стрелять, когда стрелять не надо.
Десперадо снова замахал руками.
«Это же СБшник!» — прочел Эней.
— Хоть варк. Хоть черт. Если я не буду знать точно, кто что делает, мы сгорим. Не завтра, так послезавтра. И я не могу тратить ещё одного человека на то, чтобы он наблюдал за тобой.
Десперадо засопел в нос.
— Я… теперь понимаю, что чувствовал Ростбиф, когда я поперся в Цитадель. Мне тогда надо было просто морду набить. Десперадо, я… Я не хочу тебя потерять. Я уже… стольких потерял. И я не хочу, чтобы это вышло из-за меня. Из-за того, что я не смог объяснить.
Десперадо опустил голову. Потом достал свою мини-планшетку, быстро нацарапал световым пером: «Больше не повторится» — и нажал кнопку «сброс».
— Хорошо, — сказал Эней, хлопая его по плечу. — Я тебе верю.
Они вышли из общественного туалета и зашагали по парку. Комм Квятковского оттягивал Энею шею — что твое Единое Кольцо. Сев в машину к ребятам, Эней бросил оба трофея Антону. Мысль о том, что Енот оттуда вытащит, почему-то совершенно не радовала.
Возвращались, как и съезжались — порознь. Эней и Мэй, следуя своей легенде «влюбленная пара в медовый месяц» — на поезде до Гданьска в спальном вагоне. Костя, Десперадо и Антон — «гастарбайтеры в поисках нанимателя» — на фальцере. Игорь — «раздолбай и искатель приключений» — на купленном в Варшаве мотоцикле «полония-торпеда».
Впервые за последние два года (не считая времени ареста Милены) он остался совсем один на срок, превышающий сутки. И получил массу времени для раздумий.
Дела невеселы. И не потому, что Курась оказался крысой. А потому, что ребята совершенно не готовы. Ни к поворотам такого рода, ни к совместной работе, ни к характеру этой работы. Эней, как и положено командиру, держался лучше всех. Его придавило то, что Юпитер был когда-то другом Ростбифа. Малгожату это больше ожесточило, чем придавило, но тем не менее… Десперадо тоже был подавлен, и Игорь от души надеялся — не потому, что ему не дали пострелять вволю. Антошка ходил сам не свой от того, что пришлось косвенно участвовать в убийстве. Сам Игорь отнесся к самому факту убийства спокойней всех — теперешнего Курася ему было не жаль совершенно, а прежнего он не знал. Но в монастыре ему словно какой-то нарост с души срезали — и теперь настроение товарищей отзывалось и в нем. А сильнее всего — в Косте, на которого свалили свои грехи и Эней, и Антон — а у бывшего морского пехотинца все ещё не очень получалось примирить свой сан и свое нынешнее занятие, имевшее очень уж косвенное отношение к самообороне.
Нужно было что-то делать. И именно Игорю. Потому что остальные, кажется, считали, что все в порядке и что главное — переломить себя. Страшно представить, что выйдет, если у них получится.
На место Игорь прибыл раньше всех и помог присмиревшему Хеллбою доремонтировать сарай. Хеллбой, по счастью, не особенно его расспрашивал — только поинтересовался, где ребята, и, услышав, что Игорь видел их в Гданьске (соблюдая конспирацию, они сошлись в одной пляжной кафешке, но не разговаривали и не подали виду, что знакомы) и скоро все будут здесь, удовлетворенно кивнул.
А у Игоря при виде Хеллбоя и сарая зашевелилось какое-то предчувствие идеи… Ведь при изъятии этого стихийного бедствия и шуму вышло много, и стрельба могла получиться, и стеной кого-то едва не пришибли, а вот неприятных ощущений — никаких. Как в «Одиссее капитана Блада» — испанцы валяются штабелями, но никому не портят настроения… «Они все были плохие», как сказал бы брат Михаил.
Уголовников Игорь ненавидел даже тогда, когда сам был уголовником. Ненавидел за твердое убеждение в том, что прочие люди, «шлепели», зарабатывающие себе на жизнь трудом, самой судьбой предназначены к тому, чтобы их обирали, убивали и насиловали. Игорь-то хоть не давал себе забыть, что сам паразит и заслуживает такого же конца, как и прочие паразиты. Утешением это было слабеньким, на грани вранья, а может и за ней, но когда они с Миленой укорачивали жизнь наркоторговцу или сутенеру, был в этом какой-то момент поэтической справедливости. Паразит, паразитирующий на паразите.
Должно помочь, подумал он. Если уж мне помогало, то этим ребятам — тем более.
Эней по возвращении надолго уединился с женой в домике. И не затем, зачем все подумали, Игорь это знал точно. Молодожены были расстроены, бешено расстроены, и обнимались, лежа на кровати, не как любовники — а как дети, забравшиеся грозовой ночью под одно одеяло.
Костя включился в доделку яхты, Десперадо отправился купаться, Антон возился с брезентовым мешком, подвешенным на дерево — отрабатывал удары. Игорь не собирался обсуждать произошедшее с Антоном — мальчик заговорил сам.
— Что с кэпом? — спросил Енот, присаживаясь рядом с Игорем отдохнуть. — Он ведь уже убивал раньше.
— Угу, — Игорь меланхолично выпустил дым. — Только он не разговаривал с теми, кого убивал. По крайней мере, с людьми, которых убивал. Понимаешь, в чем тут трюк, Тоха… Далеко не все могут так просто
