этого драйва на тусовках, как водится. Мать любила другую музыку и собрала превосходную фонотеку, так что Кир умел слушать. Но в восьмом классе! Что с ним случилось в восьмом классе? Озарение, золотой пожар! Он замирал на ходу, следя мелькнувший звук, он создавал систему записи, он развинчивал мелодию на части, доискиваясь «рацио»… И тогда музыка своенравно отлетала, а он отвратительно пустел, пока «в ямку не набиралась вода и не возвращалась первая свежесть».
В стремлении охватить всю музыку целиком, он ходил на все исполнения кряду и слушал, слушал до потери пульса. Но однажды грубо покинул концертный зал, взбешенный «неверным» исполнением любимого этюда. В куртке на молниях, в шапочке на самые глаза, он стоял-выстёбывался в вагоне метро, пугая пассажиров свирепостью своего фейса. Он убил бы этого лабуха, этого чмо, убил бы на месте!!
Кстати, об убийстве.
Кир осторожно поправился на ветке, чистое резкое лицо его не по-хорошему напряглось. Как чипово влипают «ребята» на экранах! Хуже младенцев! Уж он бы не лопухнулся, он по секундам просчитал бы… Но тут на скуле вспыхивает обычно брезгливый тик, и Кир поневоле расслабляется. А вот вихляться с калашом наперевес в дыму и перебежках, или теснить толпу, а в толпе девушки… вломно с таким накатом на уроках в классе.
Отлепив от сука ладони с налипшими на них желтыми чешуйками, он осмотрел свои шрамы, лизнул языком. Закрепился на ветвях коленями и локтями и стал смотреть в небо.
Гонимые высотным ветром, неслись на запад белые облака-кочки, пронзенные навылет стрелой самолетного следа. Там на просторах бушевал, надо думать, настоящий высотный ураган, властитель пятого океана. А здесь, на земле, все отзывалось хиленькими ветерками. Вот если бы сверху, прямо из облаков, свесился канат или пара гимнастических колец, он не задумался бы ни на минуту!
Случилось же вот что.
Прошлой осенью в День учителя, наскучив торжаком в зале, ребята вышли на школьный стадион. Окна домов горели вечерним пожаром, в воздухе четко отдавались удары мяча.
Он присел на край поля, чтобы завязать шнурок, как вдруг ощутил нечто ошеломительное: окружающий мир будто раскололся, стал пустотой, стал звоном, в котором мгновенно истаяло все, в том числе и он сам, в первую очередь он сам! Кто он, что означает «Кир»? Такого никогда, никогда с ним не происходило. Он помчался по этажам. В каком-то классе, на нагроможденных до потолка школьных столах, на самой верхотуре он сбился, сжался в охваченный болью комок.
Вот отпустило, залило теплом. Он лег, где сидел.
По коридору послышался перестук девичьих каблучков. Кир подтянул ноги. В класс заглянула кудрявая девушка с белой хризантемой в пушистой прическе. За ней ее подружка, и, довольные пустым помещением, они закружились под собственное пение. Никому же невдомек глянуть наверх, все балдеют на своем уровне!
Потом они уселись рядышком и поболтали о том, чего никогда не слышат мальчики. А он лежал ничком, и после их ухода долго сидел в затихающей школе.
Под Новый год, в искристом хвойном полумраке, взмокнув от волнения, он преподнес кудрявой восьмикласснице абонемент на воскресные концерты в Большой зал консерватории.
Она не пришла ни разу. Она занималась фристайлом и не пожелала оставлять своих друзей. Пустое кресло вежливо занимали. В душе начинался развал, от которого хотелось проснуться, как в детстве, в теплой комнате с желтыми морозными окнами. Но стояла неумолимая апрельская прозрачность, и луна висела такая огромная, грузная, налитая чем-то красными, что ничего не стоило бы в нее попасть.
… Опасную бритву он купил сам. Он больше не мог. Опасную бритву продают, где угодно. Он не мог больше! Укрепив понадежнее, он ударил запястъями. Кровь потекла, но слабо, сворачиваясь. Хорошая здоровая кровь. В отчаянии ударил еще… И тогда скрипки, скрипки, вихрь скрипок взметнулись в самое небо. Он вскрикнул. Вскрик был слабый, но мама опрометью кинулась в его комнату, к кровавым струям на столе и полу…
… — Вите-ек, — позвала сыночка Маша. — Пойдем огурчики рвать, сынок, помоги мамке.
Длинная веревка мокрого белья качала рукавами. Маша успела освежиться и переодеться в душевой пристройке.
На узкой дорожке за забором остановились грибники, двое мужчин с полными корзинами.
— Маша, — позвал один. — Дай напиться, хозяйка.
Маша разогнула стан и в голубом сарафане, с миской огурцов, направилась к ним.
— Пойдем, дам, — улыбнулась, сморщив губы.
Кир на сосне восхищенно присвистнул. Мужчина улыбнулся, показав щербатый, без переднего зуба, рот. Женщина вынесла им воды, постояла, посмеиваясь.
— Спасибо, Маша, — сказал тот, что повыше. — Сладкa водица, как сама молодица.
— Ох, ты со мной не рассчитаешься, — пропела она медово, протягивая ему самый крупный огурец.
Кир скатился с дерева. Хлопнула калитка, взлаяла собака. Он перемахнул через канаву, через шпалы с рельсами, выскочил на шоссе и помчался вдоль него, выкладываясь, как на тренировке. Жизнь, его жизнь была с ним, она била в нем неудержимой радостной силой.
Приключение Кира
…. «Время, которое отсчитывает покоящийся наблюдатель…»
Стул с грохотом отлетел на середину комнаты и перевернулся. Кир захлопнул учебник. Никакой возможности заниматься, пустая трата времени. В голове такой крутёж из вчерашних асков, что никакой физике не прорваться. Ну и лады. Сейчас, пока в доме никого нет, он разберется во всем происшедшим в полный рост.
Кир прошелся по квартире, поламывая пальцы. Потом засунул руки в карманы и прислонился к стене.
Итак.
Он шел домой после бассейна. Вечерело. В розовых сумерках, словно большие капли, просвечивали незажженные еще фонари. Он вышел с мокрыми волосами и сейчас, на ходу, ощущал приятную свежесть. За плечами болтался холщовый прицеп с ластами. Он отмахал уже три остановки из пяти, в кайфе, с дыханием, когда на углу переулка увидел парня в светлой кепке.
И стреманулся, насторожился.
Тот сделал знак. Кир приблизился, готовый сказать, что не курит. Тот казался чуть старше, по загару похожий на альпиниста. Светлые глаза его обежали Кира.
— Такое дело, — проговорил он, — тусэ ждет, понял? Одна девчонка лишняя. Красивая, как артистка. Сечешь?
Кир сделал какое-то движение. Тот кивнул.
— Гони бабки на закуску. Не дрейфь, все чисто.
Кир вынул деньги. Холодок кольнул сердце.
Из магазина прошли переулком к подъезду белокирпичного дома, стали спускаться вниз.
«Ничего себе» — Кир снова напрягся.
Но в темноватом подвале за столом, под свисающей лампочкой, действительно, сидели три девицы и парень.
— Богатыря привел, — засмеялся «альпинист» и повернулся к Киру. — У нас тут просто, не стесняйся. Бери гитару, оттянись по полной, если хочешь. Здесь все свои.
Пока разрезалась и раскладывалась принесенная снедь, Кир огляделся.
Помещение было обширным, крылья его тонули во мраке, вдоль стен тянулись пыльные зеленые трубы. Пол был выметен и побрызган, под веником у порога виднелись сметенные в кучку окурки, пробки, старые зажигалки.
«Устроились» — подумал Кир.
