— И все на этом.
— Один вопрос.
— Никаких вопросов.
— Почему вы не поженились?
— Я тебя умоляю.
— Догадываюсь. Нечто непостижимо сложное.
— Напротив. Проще простого. Любовь неразделенная.
— У тебя? Невероятно! Я не знал.
— Я тебе говорила.
— Вскользь. Очень мило.
— Дай, положу в альбом. Все. Я ушла.
— Далеко?
— В Дом моды. Инга ждет меня. У нас новое изделие.
— Последний вопрос.
— Ну?
— С тех пор вы не виделись?
— Никогда.
— А если вдруг?
— Никаких «вдруг». Я ушла.
По улице мела настоящая февральская метель. Она осыпала Марианну снежной пылью, закрутила вокруг лихие вихри. Холода не было, в порывах свежего ветра слышалось прощальное озорство зимы. Марианна шла к автобусу, придерживая на голове пушистый мех. Лицо ее, разрумянившееся от ударов белых стрел, постоянно меняло выражение. «Никаких „вдруг“, — продолжался в ней острый разговор. — Никаких „вдруг“. Той девочки давно нет, той робкой, влюбленной до обморока, странной девочки с косичками над ушами…» Она замедлила шаг, перебираясь через косой сугроб, наметенной у тумбы с афишами. «Давным-давно», прочитались яркие буквы. Она досадливо шевельнула бровями… и вдруг вспомнила его самого, его голос, его нестерпимое лицо. Нестор, без уменьшительных. О, что за имя! Он был снисходителен к ней, цепеневшей от нежности, снисходителен и недостижим. Разве не так? И не с тех ли пор ей видится один сон, редко, даже не каждый год: на дымно-алой заре взмахи серых журавлиных крыльев и жалобный журавлиный крик. Разве не так?
Ровно в четыре часа она была на Кузнецком мосту. Снегопад усилился. По проезжей части гуськом двигались снегоочистители, в колеблющейся снежной завесе тускло светились их фары. Холмики снега белели на плечах и шапках пешеходов. Народу на этой старинной торговой улице было много. Марианна медленно прошлась мимо броских витрин, уставленных экзотически одетыми манекенами, постояла в ожидании. Инга задерживалась. Потом зазвонил мобильный телефон.
— Марианна! Инга звонит. На кафедру нагрянули шведы, интересуются нашим направлением. Приезжай.
Марианна посмотрела на снег, на витрины.
— Нет, Инга, принимай их сама. Я настроилась на праздник. Привет Европе!
Она с усилием потянула на себя массивную, с прорезными окошечками, входную дверь. На втором этаже, в удлиненном двусветном зала с белыми колоннами и лепным потолком размещался длинный помост, покрытый светло-зеленым ковром. Он начинался от сцены и тянулся к середине зала между колоннами. Тройные ряды кресел окружали его с двух сторон. На сцене справа помещался столик ведущего. Свободных мест почти не было, ряды заполняли женщины, заглянувшие сюда по пути в магазины. Утомленные, в рыхлых от непогоды сапожках, они устало откинулись в удобных сидениях.
Обогнув на цыпочках половину зала, Марианна опустилась в третьем ряду.
Сеанс уже начался. Ведущий художник Дома моды, короткий знакомый Марианны, молодой, остро- элегантный мужчина с микрофоном у лацкана пиджака, со вкусом знакомил посетительниц с новинками сезона.
— Идеалом современной моды видится стройная женщина в расцвете тридцати лет, — вещал он с ослепительной улыбкой. — Романтическая и деловая, нежная и строгая, но всегда желанная хозяйка нашего безумного, безумного мира, она неизменно вдохновляет художников на поиски самых свежих, самых взрывных и сногсшибательных решений. Мода — это великолепно! Доверяйте нам, как своим врачам, и вы обретете уверенность!
Раздались аплодисменты. Женщины любовались на мировую знаменитость, чье улыбающееся лицо мелькало на экранах, когда шли показы моды из европейских салонов от-кутюр.
Художник засмеялся, помахал залу рукой и жестом фокусника открыл сеанс. Вспыхнули светильники, полилась ритмичная музыка. Из-за складок портьер показались манекенщицы. Началось чудо, мечта и тайна. Рея шелками шарфов и шлейфов, загадочные, яркие, словно тропические птицы, заскользили, заструились по зеленой дорожке зыблющиеся фигуры. Публика затаила дыхание. Не хотелось ни запоминать, ни зарисовывать, но лишь смотреть, отдаваться головокружительным одеяниям, этим платьям, сумкам, шляпкам, сработанным в единственном экземпляре вдохновением художественного дара и золотыми руками мастеров. В показе участвовали праздничные наряды, одежда для улицы, работы, спорта и отдыха, а также вечерние и свадебные туалеты, исполненные необычайной красоты и вкуса!
Лица женщин молитвенно просветлели.
В заключение на подиуме появилось юное белокурое существо в невесомой шубке из розовой норки. Игрой оттенков, медленно осветленных снизу вверх, достигалось впечатление особой воздушности, хрупкой неземной женственности. Это была авторская модель Марианны.
Вздох восхищения взлетел над рядами.
— Рекомендуемый подбор мехов, — отозвался комментатор, и зал тихо рассмеялся.
Освещение смеркло, стихла музыка. Вправленное в мраморную стену старинное овальное зеркало отразило толпу женщин, направляющихся вниз, в раздевалку. Мода — это великолепно! — еще цвело на их лицах, взлетевших над повседневной суетой.
Марианна тоже оделась, стянула талию кушаком, нахлобучила на голову пышный мех, бросила взгляд в зеркало. Мода — это великолепно! — пело и в ее душе тоже. — Розовая шубка, лихая тройка, бокал шампанского… эх! Мода — это… — она налегла на степенную резную дверь и вдруг отпрянула назад, на выходивших за нею следом.
Напротив, через улицу, у входа в картинную галерею, стоял Нестор. Он стоял и смотрел на снег, мятущийся в неоновом круге, по-прежнему легкий, отрешенный, подняв нестерпимое лицо.
Она вжалась в угол. Мимо нее шли люди, дверь открывалась и закрывалась. Она не двигалась, прижимая руки к груди. Так… Все по-прежнему. Он властительно спокоен, она — комочек темных перепуганных нервов. Все по-старому. Боже мой.
В тамбуре было темно, лишь окошечки серебристо мерцали. Посетительницы давно прошли, даже те, что покупали выкройки в киоске вестибюля. Внизу погасили свет. Она все стояла, водя носком по шашечкам пола. Наконец, после глубокого вздоха, осторожно приоткрыла дверь и выскользнула наружу. Налетевший вихрь взъерошил воротник, бросил в лицо пригоршню снега. Остро пахнуло оттепелью, близкой весной, нечаянной радостью.
И тогда… в розовой шубке, с бокалом шампанского, отчаянно и дерзко, она пересекла брусчатку и сугроб, приблизилась и положила руку на его плечо. Он ласково склонился. Марианна вновь увидела это лицо, глаза. Потянулась и поцеловала теплую, с сигаретной горчинкой щеку. И отстранилась.
Текла по Кузнецкому нескончаемая толпа, и в ней, под сумасшедшей весенней метелью бежала счастливая молодая женщина.
