— Так, значит, вы знаете только о себе самой.
— Я знаю о нас всех, о всех наших приятельницах, ваших подружках, ваших помощницах, я знаю о Рыжке, о Фаригулетте, об Уродце. Мы продолжаем жить нашей простой жизнью, продолжаем забавлять вас, как можем, и мы надеемся, что вы не окажетесь ни злыми, ни неблагодарными существами. Я знала о Доре, что она станет крупной артисткой, я знала о Селии. Я знала о Жанник. Кстати, вы забыли поздравить Доре!
— Как? Неужели?..
— Да, дорогой друг! Через две недели она дебютирует в Орлеане. Лоеак отвезет меня туда поаплодировать ей. Вот она, Доре, которая так скромно сидит здесь в своем уголке. Она совсем не подходила к нам. Так же как и Селия.
— Вы отгадали и это?
— Да. Я не так глупа, как кажется. Селия всегда была, как говорил этот мальчишка Пейрас, «дикаркой, выдержавшей на аттестат зрелости», слишком дикаркой и слишком образованной, созданной для одного- единственного, созданной для мужа. Вы помните, наверно, прекрасную басню Лафонтена — о девушке, которая была превращена в мышь, — вы же и научили меня ей. «Всяк остается тем, кем был…»
— Помню.
— Она вернулась в свою среду, наша экс-Селия. И Рабеф был прав, что предложил ей обратный билет.
Мичман Пор-Кро, ненавистник брака, проворчал:
— Ну, это мы еще посмотрим. Может быть, он и прав. Но она, конечно, наставит ему рога, в этом нельзя сомневаться.
— Даже если так? Подумаешь, как страшно. И кто может знать? Кто знает?
Где-то вдали запел петух. И Л'Эстисак поднялся со своего места и, перешагнув через распростертые на полу тела, прошел в соседнюю комнату, чтобы опять надеть свою раззолоченную форму.
Сон мало-помалу стал овладевать курильней. Парочки, которые еще не спали, обменивались все более нежными ласками.
Совсем готовый уйти, Л'Эстисак еще раз остановился и долгим взглядом оглядел циновки, гаснущую лампу, сонные или сладострастные тела.
Мандаринша небрежно подняла усталую голову. Л'Эстисак увидел ее красивое, теперь очень бледное, лицо и кровавую дугу прекрасных, искусанных губ.
— Вы уже уходите?
— Да, моя деточка. Не беспокойтесь, не беспокойте понапрасну вашего любовника. Я должен идти, идти по тому пути, который вы мне указали, по моему широкому пути.
Он вышел. Рассвет был свеж и печален.
Глава двадцать первая,
в которой в порт приходит корабль
Крейсер Республики «Арколь» вошел в бухту Галонг через пролив Генриетты. На мостике стоял дежурный офицер, лейтенант де Л'Эстисак, и жестами указывал рулевому трудный и извилистый фарватер, по которому надлежало пройти.
Справа, слева, спереди и сзади корабль окружали странные, очень высокие и очень черные островки, похожие на готические башни, внезапно возникшие из глубины моря. Это был бесконечный лабиринт, серо-зеленый текучий лабиринт, в котором, казалось, могли заблудиться и исчезнуть, не найдя никогда выхода, тысячи и тысячи кораблей. Низкое медно-красное небо висело над гладким оловянным морем. И все время капал туманный мелкий дождик, как будто бы тучи печально плакали потихоньку. Киль «Арколя» пенил мертвую воду, и она разбегалась, сколько мог видеть глаз, двумя длинными прямыми бороздами, которые под острым углом расширялись все больше и больше и пропадали у подножия черных островков, все более многочисленных и все более странных. Л'Эстисак продолжал смотреть на лежавшую перед ним карту и давать указания рулевому; а неподалеку на холщовом складном табурете сидел командир корабля — «старик» — и не вмешивался ни во что, предоставив действовать своему помощнику.
Наконец, пролавировав без перерыва почти час, в течение которого он не сказал ни слова, Л'Эстисак наконец повернулся к командиру и сказал: «Вот порт» и указал на туманный горизонт.
«Старик» спокойно курил и смотрел на скалы, возвышавшиеся совсем близко от корабля.
— Ваши приказания? — спросил Л'Эстисак.
— Стать на якорь у берега.
Сигара, которую он курил, делала отрывистой его речь.
— Налево, пять! — скомандовал лейтенант.
Он подозвал знаком дежурного при рупоре в машину:
— Предупредите, что через четверть часа мы бросим якорь. Командир.
— Что?
— Разрешать ли сообщение с берегом?
— Как вам будет угодно! Не думаю, чтоб кому-нибудь захотелось погулять по этой аннамитской грязи и каменному углю. Неужто вам хочется съехать на берег?
Л'Эстисак утвердительно кивнул головой:
— Да, командир! В Конгаи живет мой друг, морской врач. Рабеф, может быть, знаете? Я не видел его почти два года со времени его женитьбы: я тогда проводил его с женой на пароход.
— Неужели его жена смогла выжить здесь? Она все еще тут?
— Я ничего не знаю про них. Но думаю, что да.
— Впрочем, климат в этой дельте неплохой.
— Да. Простите, командир. Мы уже у берега. Разрешите.
— Пожалуйста. Л'Эстисак скомандовал:
— Свисток! Барабаны, горн! Все по местам! Готовься бросать якорь!
Между чащей островков, теснящихся и надвигающихся друг на друга, как деревья в окаменевшем лесу, вдруг открылась довольно широкая прогалина, и «Арколь» малой скоростью держал путь прямо ко входу в эту прогалину — естественный порт, куда никогда не доходят ни циклоны, ни бури.
Офицерская шлюпка подошла к лестнице большой деревянной пристани. Л'Эстисак вышел на берег, поднялся по лестнице и, стоя на набережной, окинул взглядом весь горизонт.
На юг было море, бухта Галонг и бессчетный архипелаг. За множеством островков нигде не было видно открытого моря. Поэтому бухта напоминала скорее маленькое озеро, чем море. На север открывался странный пейзаж — холмы и болота, над которыми висели клочья низких облаков. Вдоль берега шла ровная дорога, другой стороной примыкавшая к склону холма. На этом склоне стояли домики с кирпичными стенами, черепичными кровлями и острыми бамбуковыми изгородями вокруг садиков. В полуверсте дорога кончалась в аннамитском селении: тридцать улиц, пятьсот дворов, четыре тысячи душ. Вокруг стоявшего неподвижно Л'Эстисака копошилось десятка два мальчишек и девчонок, до такой степени похожих друг на друга, что невозможно было различить их, и все требовали, чтобы Л'Эстисак взял кого-нибудь из них в проводники:
— Капитан! Капитан!.. Надо помогать? Гостиница идти? Почта идти?
Л'Эстисак поднял трость. Смелые ручонки цеплялись за его одежду.
— Ты, — сказал он, взяв за плечо ближайшую к нему девчонку. — А вы все, катитесь! Цыц!
Он знал, как разговаривать с ними.
Девочка указала ему домик, выше других расположенный над дорогой.
— Хороший дорога позади Гранд-Отель.
Гранд-Отель с трех сторон был окружен почти девственным кустарником: хорошая дорога оказалась узкой тропинкой, благоухающей дикой мятой.
