Дела у книжной фирмы «Буфс-бутс» никак не ладились, несмотря даже на приток в город массы новых лиц с наступлением лета, поэтому Джеральдина прогуливалась по магазину Бевэна. Джун Бевэн пылесосила ряды, заваленные рюкзаками, кухонными примусами, фляжками и альпинистскими принадлежностями. У нее были темно-русые волосы с первыми признаками седины. Волосы прядями свисали перед лицом. Когда она выпрямлялась, казалось, что она немного сутуловата.
— Джерри, скажи мне, ты ведь пришла только поболтать. Ты не должна позволять Эндрю побеждать тебя.
— Так или иначе, но я все равно собиралась пройти мимо школы, — солгала Джеральдина. — Нечего беспокоиться.
— Хорошо, это очень мило с твоей стороны. Мы высоко ценим тебя и твоего мужа, который проявляет к нему такой интерес. Я надеюсь, что с вами он хотя бы говорит, если он вообще способен поддерживать разговор.
— Когда ты узнаешь его лучше, он покажется тебе даже слишком болтливым.
— Действительно? В таком случае я наверное не знаю его достаточно хорошо, — маленькое, морщинистое лицо Джун с выпирающими скулами выглядело несколько озадаченным. — Как бы то ни было, я лучше не буду задерживать тебя, иначе мы заставим его слоняться вокруг школы без дела, и у людей может создаться впечатление, что он никому не нужен.
«У кого-нибудь, возможно, и создастся, — подумала Джеральдина, — и у тебя, может, тоже, но ты не должна делать такие поспешные выводы.» Бевэны относились к ней очень благосклонно и поддерживали ее в то время, когда миссис Скрэг в школе попыталась настроить всех против нее и Джереми, распространив обращение, в котором протестовала против сдачи внаем секуляризированной часовни под книжный магазин. И теперь некоторые из тех, кто в то время не подписал эту петицию, казалось, чувствовали себя виноватыми, даже те, кто вообще не ходил никогда в церковь, но в особенности те, чьи дети посещали класс миссис Скрэг. Джеральдину так и подмывало вывести ее на чистую воду, но не сейчас, не на глазах у Эндрю. Она шла по направлению к школе вдоль Хай-стрит, минуя магазины, заваленные тканями и шерстью, а также мазней местных «профессионалов», всем тем, что было собрано на вершинах гор.
Эндрю скрывался за каменными столбами ворот и грыз ногти, чтобы их очистить. Он запустил руки в карманы длинных, серых, фланелевых шорт и смотрел в сторону Джеральдины, пытаясь улыбнуться ей.
— Ты хорошо выглядишь, хотя и неряшливо, — отметила она.
Эндрю посмотрел вниз на свои запачканные ноги и сползшие носки и, казалось, весь как-то подобрался и съежился.
— Не волнуйся, вот придешь домой и все отмоешь, — поспешно сказала она, беря его за руку. Все восьмилетние дети к концу дня имели точно такой же вид, какой был у Эндрю — грязный и ужасно растрепанный. Джонатан тоже мог быть таким, но не следовало думать и вспоминать о нем в то время, когда она была рядом с Эндрю.
— Ты собираешься поговорить со мной сегодня? — спросила она.
— Да, — ответил он с неуверенной улыбкой. Но это было все, что он сказал до тех пор, пока они не очутились в поле видимости магазина его родителей. Его глаза на узком и бледном лице украдкой поглядывали на нее в те моменты, когда ему казалось, что она не замечает его взглядов. Поэтому он даже не обратил внимания на лепешки лошадиного помета у края мостовой, пока не вляпался в них.
— Вот черт, — пробормотал он и непроизвольно отступил назад.
Джеральдине удалось сохранить невозмутимое выражение лица и притвориться, будто она не слышала ничего особенного. Она поддержала его за локоть, пока он очищал подошву о бордюрный камень. Как только она отпустила его локоть, он выпалил:
— Мне нравится учиться в классе мисс Крэмер и мне бы хотелось остаться у нее навсегда!
— Я уверена, что и она хочет того же и была бы рада, что бы ты остался, Эндрю, — ответила Джеральдина и замолчала, не зная, что еще сказать. Она открыла перед ним дверь магазина Бевэнов, и его сразу встретил крик Джун:
— Ты посмотри на себя, где тебя только носило?
Джеральдина одарила Джун успокоительным взглядом и продолжила свой путь к своему книжному магазину.
Часовня неоконформистов, построенная в семнадцатом столетии, перестала функционировать двадцать лет назад, но лишь недавно была секуляризирована. Она казалось им подходящим местом для книжного магазина, когда они вместе с Джереми переехали сюда из Шеффилда, подгоняемые чудовищно возросшими налогами, особенно с тех пор, когда около церкви уже были построены жилые кварталы. Однако, казалось, праведность горожан была недостаточно всеобъемлющей: они вынуждены были за деньги нанять Бенедикта Эддингса, чтобы он помог им переделать часовню под книжный магазин. Вспоминая об этом, она криво усмехнулась.
Когда Джеральдина вошла в дом, Джереми безуспешно пытался связаться по телефону с Бенедиктом.
— Ты могла бы сказать ему, что будильник опять зазвонил сегодня в три часа утра, — сказал он сердито, теребя свою черную как смоль бороду, закрывавшую его лицо от скул и ниже. — Я был бы чрезвычайно доволен, если бы он позвонил и дал нам знать, как только он закончит свою работу.
Он положил трубку и улыбнулся Джеральдине, и морщинки рассыпались от его больших голубых глаз по квадратному лицу под высоким, открытым лбом.
— Нет нужды ради его же интересов усложнять жизнь его жене. — Он обнял Джеральдину с осторожностью прирученного медвежонка и спросил почти деликатно и как-то небрежно:
— Как там поживает Эндрю?
— Временами лучше. Я хочу привести его сюда, чтобы он выбрал другую книгу, — наконец она освободилась от его объятий, почувствовав себя несколько удивленной скрытым участием Джереми в ее делах: если бы она решила порвать с ним, она бы сделала это еще год назад. Джонатан был где-то здесь, и это являлось тем единственным, что имело сейчас хоть какое-то значение, возможно, только в ее воображении или где-то там, далеко, напоминая бесконечное сновидение.
— Ну же, давай повесим эту полку, — сказала она.
Когда они закрепили книжную полку, покосившуюся буквально на следующий день после того, как Эддингс установил ее, Джеральдина стала укладывать на место книги, а Джереми принялся за ужин. Посередине ужина в маленькой белой столовой комнатке, из окон которой открывался вид на склоны, покрытые вереском, они услышали, как Бевэны возвращались домой. Джун еще отчитывала Эндрю:
— Немедленно ступай наверх и познакомься наконец с горячей водой.
Что должна была подумать о тебе Джеральдина, увидев тебя таким грязным, как маленький бродяга? Хоть немножко подумал бы обо мне, если тебе наплевать на самого себя.
— Я бы никогда так не сделала, — резко проговорила Джеральдина, но если она скажет об этом Джун, то только причинит вред Эндрю. Вместо этого она поставила пленку с музыкой Сибелиуса, и мелодия, унылая и безрадостная, подобно обнаженным вершинам гор, поглотила брюзжащий голос Джун. Не прошло и десяти минут, как она включила запись, а Джун уже звонила в дверь:
— Будьте так любезны — уменьшите звук. Не потому, конечно, что мы не ценим истинную музыку, а потому, что мальчик только что отправился спать. И чем быстрее он заснет, тем быстрее мы, с божьей помощью, обретем спокойствие.
Вероятно, его отправили спать без ужина, подумала Джеральдина, а вслух сказала:
— Так пошлите его снова к нам ради мира и спокойствия, которых вы так жаждите, — предложила она, однако Джун уже шагала прочь к своему дому. Джеральдина приглушила звук и закончила ужин, хотя в животе уже чувствовалась тяжесть. Она помогала Джереми убираться, когда вновь раздался звонок в дверь. Это был муж Джун, Брайан.
— Он дома? Не помешал? — спросил он и перешагнул через порог, даже не дождавшись приглашения со стороны Джеральдины. Какое же у него глупое круглое лицо со слишком выдающейся вперед челюстью, подумала она в то время, как он осторожно продвигался вперед. Кожа болезненно-желтого цвета,
