мечтает… Какая тишина! Какая красота!
— Ах!
Кто заметил первый течь в лодке, так они и не узнали. Чьи ноги почувствовали первые холодную змейку студеной морской струи.
Девушки опомнились только тогда, когда на дно лодки вливалась свободно быстрая, как маленький ручеек, струя воды.
Тогда еще на Сестре, задев за камень на мели, «Нан», очевидно, дала трещину. И отверстие увеличилось среди вод залива.
Течь стала сильнее… Увлекшись своими мечтами, четыре девушки не заметили ее…
А холодная, жесткая змейка все вползала и вползала, разливаясь на сотни тоненьких струек, по дну…
— Лодка дала течь! Надо плыть обратно! — произнесла Нан, слегка меняясь в лице.
— До берега-то как далеко! — пугливо шепнула Дорушка, и в ее обычно спокойных глазах зажглись беспокойные огоньки.
— Мы утонем! — истерически вырвалось у Любочки, и она неожиданно закричала, прежде, нежели кто мог остановить ее.
— Спасите! Помогите! Мы то-о-нем!
— Молчи! Не пугай народ! Ничего нет опасного! — стиснув зубы, проговорила Нан и, повернувшись к Дорушке, приказала отрывисто:
— Забирай левым веслом! Поворачивай! Гребем к берегу. Мы успеем доплыть, пока…
Она не договорила… Холодная струйка словно ужалила ей ноги сквозь тонкие туфли и ажурный чулок… Зажурчало посередине под дном лодки… И неожиданно еще с большим напором хлынула холодная струя…
Теперь обе девушки гребли что было силы. Удалявшийся берег стал приближаться понемногу… Но как медленно! Как убийственно медленно придвигались они к нему!
Между тем течь делала свое дело… Вода уже залила часть лодки. Пришлось с ногами усесться на лавочках. Уже по щиколотку ног стояла вода.
Лица четырех девушек стали сосредоточенны и бледны… Двое из них гребли… Двое испуганными, полными ужаса глазами следили за работой в воде весел. Вода же прибывала все сильнее и сильнее каждый миг. А берег еще был далеко. Так ужасно далеко был берег.
— Мы утонем! — еще раз визгливо вскрикнула Любочка и закрыла лицо руками.
— Какие глупости! — пропустила сквозь стиснутые зубы Нан, но набежавшие на лицо ее тени ужаса говорили совсем иное.
— Умереть в такой ясный, чудесный полдень! — мелькнуло в голове юной баронессы. — Какая нелепость! Какая бессмыслица! Умереть в расцвете счастья! Какой ужас! Боже мой!
— Ну, Дорушка! Ну, милая, подбодрись! Авось успеем! — процедила она сквозь зубы.
Но Дорушка и без того знала, что делать. Трагическая складка выступила на ее гладком лбу… Покрылось потом бледное без кровинки лицо… С каким-то отчаянным упорством работала она веслами, напрягая все свои силы.
Мать… Любимая, милая мать… Будущая мастерская… Сладкая мечта успокоить старость родимой… Не удастся все это ей, Дорушке? Не удастся ни за что. Впереди — смерть!
Да!.. Впереди смерть!
Визгливо плакала Любочка, обвиняя Нан грубо и резко в предстоящей им всем гибели. Нелепые, грубые слова так и рвались из ее хорошенького ротика, искаженного теперь судорогой ужаса, паники и упреков и обид.
Нан гребла, бледная и упорная, до крови прикусив губы, и ни слова не отвечая на этот поток брани.
— Молчи же, наконец! — вскричала за нее негодующая Дорушка, обдавая Любочку строгим видом. — Ты куда более счастлива сейчас, нежели она! Тебя любила и ласкала ее мать, как родную… тебя любили и наши приютские, и Софья Петровна… А она, Нан, только теперь узнала, что такое счастье, и вдруг…
Дорушка не договорила…
Лодку сильно наклонило на бок, и огромная струя снова хлынула в отверстие к ногам девушек.
— Мы пропали! — простонала Нан, бросая весла.
— Помогите! — снова высоким фальцетом закричала Любочка…
Очевидно, на берегу заметили несчастье. Рыбацкая лодка, отделяясь от пляжа, плыла им навстречу… На пляже стояла огромная толпа…
— Все кончено, — прошептала Нан, — ты права, Люба… Я вас погубила, всех троих погубила! И себя вместе с вами!.. Да!
Она была бела, как белый борт лодки, носившей ее имя. Отчаянием горели ее глаза… Весь ужас сознания неминуемой гибели глядел из них, полчаса еще тому назад таких радостных и счастливых. Нан слегка поднялась и вытянулась у борта.
— Мама не заплачет надо мной, — прошептала она беззвучно, — забудет скоро угрюмую, неласковую Нан… И Вальтер забудет… тоже… Найдет другую невесту… — И она снова опустилась на скамью со стоном, закрыв лицо руками.
— Отче наш! — со стоном, закрыв лицо руками, прерывая шепот молодой баронессы, раздался детский, чистый голосок с кормы, и ясные голубые глаза Дуни поднялись к небу.
— Иже еси на небесех. Да святится имя твое, — четко и громко произносила слова молитвы девушка, а голубые глаза не отрывали взора от далеких небес.
Тоненькая, хрупкая, стоя в воде, с бледным вдохновенно-покорным личиком, готовая умереть каждую минуту, Дуня, белокурая и кроткая, казалась ангелом, явившимся напомнить гибнувшим девушкам о последнем долге земли. Чистый детский голосок с трогательной покорностью читал молитву, а кроткое лицо с выражением готовности умереть каждую минуту больше всяких слов утешений благотворно подействовало на ее подруг.
Истерично рыдала Любочка. Мрачно хмурила брови Нан. Тихо стонала Дорушка, ломая руки.
Молилась Дуня.
Рыбацкая лодка подоспела как раз в ту минуту, когда новая волна захлестнула Нан и четыре девичьи фигуры скрылись под водою…
Отчаянный вопль пронесся по берегу…
Это баронесса-мать, видевшая издали гибель дочери, огласила пляж безумным криком.
Немало работы выпало на долю рыбаков…
К счастью, Нан и Дорушка умели плавать и облегчили работу их спасителям.
Дуню и Любочку удалось схватить, когда обе девушки уже захлебывались в борьбе со стихией…
Белая же «Нан» камнем пошла ко дну…
Дрожащие, мокрые сидели четыре девушки в огромной рыбачьей лодке. Вода ручьями стекала с их мокрых насквозь одежд.
Под быстрыми взмахами весел летела стрелой спасательная лодка к берегу.
На берегу, рыдая, рвалась в воду баронесса Софья Петровна из рук охватившего ее крепко Вальтера.
— Нан! Дитя мое! Детка родная! Любимая! Спасите ее! Спасите! Или дайте мне умереть вместе с нею! — кричала она диким, безумным голосом, порываясь броситься бежать по отмели, навстречу лодке. Видя издали катастрофу, не зная, жива ли, погибла ли Нан, баронесса Софья Петровна только сейчас поняла всю свою огромную материнскую любовь к дочери.
Она не умела ласкать ее, эту холодную, сухую по виду девушку, ей некогда было заниматься ею, светские обязанности и некоторая небрежность к роли матери мешали ей в этом, но сейчас, сейчас, когда Нан гибла там, в глубине залива, безумный порыв любви к ней захватил баронессу.
