находил себе места и дела. И подговорил брата на эту авантюру.
Но участок взяли поближе к большаку — действительно, мало ли что. Участок был, честно говоря, небогатый — близко к людным местам, зверь подраспуган. И штатные охотники хозяйства жили на тамошнем зимовья даже не каждый сезон… Прошли времена, когда соболя можно было тут взять за зиму шкурок десять, двенадцать на человека, а на белках да колонках не больно-то разбогатеешь… Ну да ладно, все прибавка к пенсии.
Матвей поглядывал на брата — вроде тот опять стал уставать, шагает медленнее — потом остановился, сказал решительно:
— Давай-ка перекурим. Тело, оно полегоньку должно вспоминать, как по тайге-то ходят…
Федор не возражал.
Как и на двух предыдущих остановках, Матвей вытащил толстую газету — двухнедельной давности, помятую, надорванную… В тайгу книжек с собой не берут как-то, а вот газетная бумага всегда пригодится. Заодно и развлечение какое-никакое…
— Смотри-ка, в Питере опять барыгу завалили. Причем из «Тигра», надо же… — сообщил Матвей, перевернув очередную страницу.
Федор, мрачный и задумчивый, обычно не реагировал на то, что вычитывал в газете и сообщал ему брат. Но тут откликнулся:
— Из него одних барыг и отстреливать, ни на что другое не годен… Да и барыгу, думаю, из дробовика жаканом брать и то сподручнее…
Федор недолюбливал охотничий карабин «Тигр» — действительно, для ходовой таежной охоты тяжелый и громоздкий.
— Не, жаканом не взяли бы, — заспорил Матвей на полном серьезе, обрадовавшись, что хоть так вывел брата из прострации. — Вишь ты, его прямо в «мерсюке» пристрелили, через крышу. Срикошетил бы жакан, или расплющился. А барыга-то, слышь, не из гадов был, полезное дело делал, лекарства производил…
Но Федор уже замолчал, утеряв интерес к оудьбе питерского барыги.
(Братья Полосухины не узнали — заметка была достаточно короткая — что «мерседес» бизнесмена и предпринимателя г-на Савельева, в свое время выжившего в двух покушениях, был бронированным. Но создатели подобных машин ставят главную защиту с боков — от пуль и осколков, и снизу — от мин и фугасов. Сверху сплошной брони нет, под бомбежки машины бизнесменов попадают редко. Под крышей савельевской машины шли две мощные стальные балки, на случай опрокидывания. Неведомый стрелок, похоже, знал все эти конструктивные особенности — и стрелял сверху, под очень острым углом, с крыши соседнего дома. Четыре пули легли кучно, прошли мимо балки — и все угодили в г-на Савельева. Умер он мгновенно. Результаты контрольного отстрела из брошенного на месте «Тигра» имелись в Федеральной пулегильзотеке, но следствию помогли мало. Карабин оказался приобретен легально, шесть лет назад в Петрозаводске. Куплен за пять миллионов шестьсот пятьдесят тысяч тогдашних неденоминированных рублей охотником, имевшим все необходимые разрешительные бумаги. Но убийцей этот охотник быть не мог, ибо недавно скоропостижно скончался. Родственники — жившие отдельно — карабин, подлежащий обязательной продаже, в квартире покойного якобы не обнаружили… Версий у следствия и дотошных журналистов хватало, как хватало и врагов у Савельева… Но предположение о том, что смерть бизнесмена связана с отморозком по прозвищу Штырь, решившим позабавиться с псевдо-монашками из «Обители Ольги-спасительницы», в голову никому не пришло.)
…Показалось зимовье — избушка в два оконца, одно на восток, другое на запад (вроде бы и мелочь, но керосин по утрам и вечерам такое расположение окон экономит здорово).
— Ну вот, Федя, и дошли, теперь… — Матвей осекся.
Дверь в избушку была распахнута. Настежь. Ни один таежник так не сделает, уходя, припрет снаружи колом — знает, сколько вокруг четвероногих и пернатых любителей поживиться припасами — непременно, по стародавнему обычаю, оставляемыми на зимовье.
На зимовье побывали чужаки. Ушли? Или…
Федор сдернул с плеча дробовик тридцать второго калибра — держал наготове, вдруг да налетит по дороге стайка рябчиков — вот и свежатинка на ужин. Ружье Матвея было разобрано и запаковано — и он вынул охотничий нож-алтаец, с узким, длинным, на расплющенное шило похожим лезвием. Шкурки таким снимать самое милое дело. Но и на что другое вполне сгодится.
Подходили медленно, осторожно.
В десятке шагов от зимовья собаки — Байкал и Альма — вздыбили шерсть, зарычали.
Чужаки не ушли.
Матвей удивился. Обычно охотник-профессионал держит четыре-пять собак, а то и больше — при активной, каждодневной охоте псы быстро срабатываются. Забросив промысел, братья оставили себе по одной — но уж выбрали лучших из лучших. И держали в хорошей форме.
А лайка пес толковый, по ее виду и тону рычания опытный человек всегда догадается, что за зверь впереди, не видимый охотнику.
Теперь же было не понять, кто в избушке. На лесного хозяина — медведя — злобная и вязкая лайка рычит по-другому: негромко, низко, зубы оскалены, тело натянуто, напружинено, каждая мышца готова к рывку; а на чужого человека — более высоко и громко, с подлаиванием…
А сейчас… Матвей не понимал ничего. Псы жались к земле, и не хотели подходить к зимовью, и в рыке звучали какиег то жалобные, щенячьи нотки…
— Есть кто? — громко окликнул Федор, держа под прицелом дверь.
Молчание.
Матвей сбоку, обходя сектор обстрела, придвинулся к невысокому крылечку-приступочке.
— Нету тут никого, Федя! — И он еще раз удивление оглянулся на собак.
Крылечко было усыпано облетевшими, желтыми лиственничными иголками — и эту «контрольно- следовую полосу» никто не нарушал по крайней мере несколько дней… Изнутри тянуло тяжелым смрадом.
— Да-а-а-а… — сказал Матвей. Других слов у него не нашлось. Федор не сказал ничего. Молча поскреб затылок, опустив к полу не потребовавшийся дробовик.
Лежавшая на полу фигура была обнажена — одежда валялась кучей рядом. Над мертвецом поработали птицы и мелкие зверьки, однако зубы и клювы изуродовали тело не окончательно. Потому что любители мертвечинки валялись тут же — несколько сорок, сойка, две вороны. Какой-то мелкий хищник из куньих, какой — не понять, лежит давно, трупик раздут, шерстка слиплась от чего-то гнилостного, даже на вид отвратного… Тут же колонок — этот погиб недавно, почти закончив линьку — ярко-рыжий густой зимний мех не везде еще сменил летний…
— Да что же здесь такое, что все дохнут-то… — пробормотал Матвей. — Отрава какая? Радиация? Выбрали участок, называется…
Федор не ответил. Нагнулся к полу, поднял клок длинной шерсти, обильно усыпавшей пол. Рассматривал, дальнозорко отодвинув от глаз. Хмыкнул.
Матвей тем временем сравнивал повреждения на мертвеце с клювами и челюстями имевшихся в наличии дохлых трупоедов. И вынес вердикт:
— Это они мертвяком отравились. Точно. Вот только странно — лежит эта мелочь тут давненько, с лета еще… А мертвяк на вид свежий. Не летний никак…
Федора больше удивило другое.
— Да ты на шерств эту глянь. Видел такую где?
Вопрос был риторическим. Братья всю жизнь проохоти-лись вместе, и Федор прекрасно знал, что похожую шерсть брат мог видеть разве что по телевизору, в «Мире животных»…
На трупе ни волосинки не было. Матвей подумал, что и людей таких видывал не часто — ишь, челюсти-то отрастил, чистый гамадрил. Но вслух ничего не произнес. О некоторых вещах в тайге вслух не говорят. И у костров, на отдыхе, когда кормят городских самыми фантастическими байками — не рассказывают. У любого старого таежника есть одна-другая жутковатая история, которую никому не расскажешь… Разные вещи в тайге случаются.
Братья переглянулись. И, похоже, поняли друг друга без слов,
