Говарда.
Лиз улыбнулась ей.
— Мне это кажется веской причиной.
— И мне, — четко проговорил Пол. — Фактически я уже решил, что если Говард попытается пересечь границу с Италией, я брошу его в тюрьму в тот же момент, как он ступит ногой на итальянскую землю.
Опустившись на стул рядом со Стефани, Энтони спокойно сказал:
— Хотел бы я посмотреть, как ты это сделаешь.
Он расстелил на столе карту, некоторое время изучал ее, затем указал точку на австрийско- итальянской границе.
— Как только что сообщил пограничник, который всегда откровенен со мной, Говард пересек границу с Италией вот в этом месте сегодня около полудня. Думаю, он уже на полпути к Милану.
Пол посмотрел на Энтони из-под густых бровей.
— Тебе не пришло в голову поднять тревогу сразу же, как только ты узнал, что это Говард, чтобы мы могли схватить его.
— Мне это пришло в голову, — ответил Энтони, — но пока он не покинул Австрию с распятием, против него не было обвинений. Этим путем он вывез украденное сокровище в другую страну. Если повезет, ты сможешь на этот раз арестовать его.
Стефани почувствовала, как Пол внезапно расслабился, и поняла, что до этого момента он еще не был полностью уверен, что Энтони на самом деле предоставит захват грабителя властям.
— Я буду занят весь день, — сказал агент Интерпола. — Полдюжины моих людей размещены между австрийской границей и Миланом, и еще несколько прикрывают морское побережье. Каждый полицейский в Италии предупрежден, как и австрийские власти, которые, между прочим, кусают себе локти и рвут на себе волосы.
Энтони посмотрел на него.
— Ты понимаешь, что у нас нет абсолютно никаких доказательств, что Говард украл распятие. Стефани и я нашли в потайном месте пустую шкатулку, в которой, вероятно, оно лежало, но все остальное базируется на домыслах.
— Да, знаю, иногда мне самому страшно. Но я решил рискнуть работой и пенсией.
— Если будешь безработным, — сказал Кейт, — я могу нанять тебя в качестве помощника на ранчо. Чистить конюшни или что-либо в этом роде.
— Буду иметь в виду, — вежливо ответил ему Пол.
Поздно ночью, свернувшись клубочком рядом с Энтони в постели, Стефани прошептала:
— Я думала, ты будешь протестовать, когда Кейт и Лиз решили лететь в Милан завтра утром.
Он потерся подбородком о ее мягкие волосы.
— Не думаю, что Говард отправится через Милан. Кейт просто хочет отвлечь Лиз до того, как она почувствует нетерпение и решит отправиться на поиски распятия сама.
— А она может?
— Безусловно.
— А Кейт не хочет, чтобы она это сделала?
— Он не хочет, чтобы Лиз приближалась к этому человеку. Как и ты, она не позволит ему остаться одному.
Энтони помолчал минуту, затем спросил:
— Пол рассказал тебе, не так ли?
— Да.
Она чувствовала биение его сердца у себя под рукой, и мурашки побежали у нее по коже, когда она подумала, как легко и безжалостно люди могут лишить друг друга жизни.
— Почему ты не рассказал мне сам?
Его руки крепче обняли ее.
— Потому что не хотел, чтобы ты смотрела на меня и знала, что я запросто могу убить человека.
Не колеблясь, Стефани сказала:
— Ты не убийца; я знаю это.
— Я мог бы убить Говарда.
— Да. Но не с легкостью и не хладнокровно.
Энтони касался шелковистой кожи, ощущая живое тепло ее тела, и думал, что, если бы Говард каким-то образом стал угрожать ей, убить его было бы для него самым легким делом. Он гадал, осознавала ли Стефани, что в любом современном мужчине живут дикие инстинкты, не укрощенные за два миллиона лет эволюции.
Ни один мужчина не бывает цивилизованным, когда любит женщину. Как только печать любви отмечает его сердце, глаза любимой со страстью глядят на него, а тело принимает его — в нем пробуждаются инстинкты пещерного человека. Она — его, чтобы он ее защищал, и ласкал, и принадлежал ей душой и телом.
Энтони хотел сказать ей это, хотел сказать, что любит ее. Разговор о Говарде напомнил ему, насколько он уязвим, когда дело касается ее. Подобно вору, который мгновенно отдал золото и стал умолять сохранить жизнь своей жене и нерожденному ребенку, он знал, если нож будет приставлен к горлу Стефани, он сделает что угодно. Все что угодно.
Он нуждался в том, чтобы привязать ее к себе всеми словами, которые может сказать мужчина, всеми надеждами, обещаниями, мечтами, всей нежностью и болью, которые приходят вместе с любовью, заботами и жизнью.
Она теснее прижалась к нему, и он почувствовал ее мягкий живот, прижавшийся к его бедру. Жизнь, подумал он, и внезапно внутри него возникло странное ощущение, состоявшее из томления и тревоги. А если его ребенок растет внутри ее нежного тела?.. Это было возможно, он знал. Они могли быть уже связаны самым примитивным и самым надежным способом, который только мог существовать. Крошечные частички их самих слились, чтобы сформировать новую жизнь.
Энтони приподнялся и поцеловал ее. Она ответила на ласку так же мгновенно, как отвечала на страсть любимого, ее губы прильнули к его, руки поднялись, чтобы нежно погладить дорогое лицо. Сердце Энтони стучало, и он знал, что голос его кажется слишком резким, когда он заговорил, но, не справившись с эмоциями, сказал:
— Я только что понял… ты можешь быть беременной.
Стефани затихла, ее руки замерли на его щеках, и в сумраке комнаты темное сияние ее глаз не говорило ему ничего.
— Да, могу. — Она коротко вздохнула, не совсем нервно, но с некоторой настороженностью, и добавила: — Фактически, сейчас самое подходящее время. Или неподходящее. Зависит от того, что ты чувствуешь по этому поводу. Столь многое произошло так быстро, и… это было не умышленно, Энтони.
Он склонил свою голову и целовал ее, пока ее руки снова не обвились вокруг его шеи, и напряжение не покинуло ее тело. И потом, почти не прерывая поцелуев, он прошептал:
— Мы поженимся, как только вернемся в Штаты.
Она опять напряглась.
— Потому что я могу быть беременной?
— Нет. Потому что мы принадлежим друг другу. Потому что я люблю тебя так сильно, что наполовину лишился ума.
Она молчала, и он пережил несколько секунд мучительной агонии, пока не услышал ответа.
— Я не смела надеяться, что ты сможешь полюбить меня снова после того, что я сделала тебе, и я не думала, что ты хотел бы, чтобы я любила тебя… но я люблю. Я люблю тебя, Энтони, я так люблю тебя…
Он расслабился, неистовое удовлетворение наполнило его. Он сжал ее в своих объятиях, зарыв лицо в мягкий изгиб ее шеи.
— Я говорил, что мне не следует торопить тебя, — сказал он хрипло. — На твою долю выпало много испытаний, и я выказал себя сначала таким мерзавцем, что не мог ожидать, что ты доверишься мне. Но я
