страстно хотел удержать тебя, потому что так боялся потерять снова. Господи, милая, я любил тебя все эти двенадцать лет.
Она была права, подумала Стефани в счастливом изумлении, когда его голодный рот и настойчивые руки оживили ее тело. Теперь у нее не было сомнений в его чувствах. В нем не было ни холодности, ни бесстрастности, ни отчужденности.
Он любил ее так неистово и нежно, что она почувствовала боль в горле. Его мощное тело содрогалось от силы страсти, и блеск его глаз был виден даже в темноте. Он прикасался к ней так, как будто она была чем-то необыкновенно ценным и отчаянно желанным, его руки дрожали, его голос прерывался, когда он шептал слова любви.
Как всегда это был неистовый и почти дикий акт, но на этот раз открыто выраженная любовь сделала его более глубоким и полным.
Она не отпустила его после, обвившись вокруг его тела своими руками и ногами. Ей казалось чудом, что он мог любить ее, и она чуть не умирала от страха, боясь, что только вообразила это.
Энтони нежно прикоснулся губами к ее векам и, почувствовав легкий привкус соли, прошептал:
— Ты опять плачешь?
— Я не могу сдержаться, — призналась она. — Это беспокоит тебя?
— Немножко. Я чертовски испугался первый раз, думал, что сделал тебе больно.
— Мои чувства настолько обострены, когда ты любишь меня, что это почти пугает.
— Они обострены не только у тебя, — сказал он, продолжая целовать ее. — Скрывая свои чувства в прошлом, я сделал ошибку, которую никогда не повторю.
Она не сомневалась в этом. Лежа в постели рядом с ним, пока сон наконец не одолел их, она не сомневалась ни в чем.
Ночью ей снились страшные сны. В них Энтони держал ее за руку и говорил слова любви, в то время как другой далекий голос повторял: «Картина и статуя — я создала и то и другое, ты не помнишь? Но годы спустя, когда я стала старой, он ушел. Ты должна вспомнить, это важно. Я — англичанка, а не австрийка. Это тоже важно».
Кто-то держал ее за другую руку и тянул прочь от Энтони. Она пристально посмотрела и увидела циферблат часов с громадными изогнутыми цифрами и кривыми стрелками. Она хотела повнимательнее разглядеть, потому что у нее было чувство, что она должна что-то о них знать. Но тот, другой, стал выворачивать ей руку, стараясь оттащить прочь от любимого, и хватка, которой держали ее, была холодной и жесткой.
Затем она услышала сильный и чистый голос отца, такой, каким он был до болезни: «За часами, принцесса. Посмотри за часами».
Стефани удалось вырвать руку, и она повернулась к Энтони, желая сказать ему, что она знает теперь, что она вспомнила все…
Но он целовал ее с такой теплотой и нежностью, что она снова забыла…
11
Стефани что-то прошептала и открыла глаза. В комнате было светло, и Энтони склонился над ней.
— Ты можешь еще поспать, милая, — прошептал он.
Она взглянула на него, моментально проснувшись и почувствовав, что ее сердце настолько переполнено, что все, что она может, это сказать:
— Я люблю тебя.
Он снова поцеловал ее, и нежность, которой осветилось его лицо, необыкновенно тронула ее.
— Я тоже люблю тебя.
Она слышала любовь в его голосе ночью, чувствовала ее в его прикосновениях и видела теперь при свете дня. У нее появилась уверенность, что он никогда больше не будет скрывать от нее свои чувства.
Когда он выпрямился, она поняла, что он отправляется на встречу с кем-то.
— Ты уходишь?
Его рот слегка скривился.
— Не потому, что хочу, поверь мне. Позвонил Пол, черт его побери. Он хочет встретиться со мной внизу.
Она ощутила беспокойство, проблемы напоминали о себе, даже в счастье.
— Что-нибудь случилось?
Энтони покачал головой.
— Он ждет, что его люди свяжутся с ним в ближайший час. Мне следует быть там, чтобы узнать последние новости.
— Я не слышала телефон, — заметила она и взглянула на часы на ночном столике. — Я тоже могла бы пойти с тобой.
— Тебе следует отдохнуть, — сказал он ей.
— Я совсем не чувствую усталости. Кроме того, я хочу позавтракать с тобой. — Она улыбнулась ему. — Почему бы тебе не встретиться с Полом, а я присоединюсь к вам после того, как приму душ.
Ему крайне не хотелось оставлять ее даже на пару часов, мысль об этом была почти непереносимой, но он был полон решимости никогда больше не видеть, как от утомления болезненно бледнеет ее нежное лицо, как это было в Париже. Он полагал, что несколько дополнительных часов сна принесут ей пользу, в его намерения вообще не входило будить ее. Но ее глаза сияли таким довольством и любовью, что надо было обладать гораздо более суровым сердцем и более сильной волей, чем его, чтобы отказать.
— Хорошо. Мы будем на террасе. Не торопись, Полу надо выпить по крайней мере полкофейника, прежде чем он станет разумным человеком.
Ее довольный смешок сопровождал его при выходе из комнаты, и он улыбался сам себе совершенно неосознанно, когда покинул номер и стал спускаться вниз. Проснувшись на рассвете, он наблюдал за тем, как она спит, и чувствовал себя невероятно счастливым. Он думал об утренних часах, которые ждали их в будущем, когда он будет просыпаться рядом с ней, чувствуя ее теплое тело, и ему было чертовски приятно.
Он прошел через тихий ранним утром холл и вышел на террасу, рассеянно подумав, что воздух еще прохладный, и когда Стефани присоединится к ним, они позавтракают внутри здания.
Пол сидел за одним из столиков с кофейником и телефоном перед собой. Он хмуро посмотрел на Энтони и кислым тоном сказал:
— Терпеть не могу людей, которые так бодро выглядят ни свет ни заря.
Энтони сел и налил себе чашку кофе.
— Рассвело уже пару часов назад, дружище. Ты сидишь здесь на холоде, чтобы не заснуть?
— Вроде этого, — согласился Пол, прикрывая ладонью широкий зевок.
Зная, что Пол уже несколько недель недосыпал и не имел возможности отдохнуть после расследования, которое проводил в Мадриде, Энтони просто сказал:
— Если это твоя первая чашка кофе, выпей следующую. У тебя слипаются глаза.
— Уже выпил три с четвертью, — пробормотал Пол, наливая себе еще кофе. — Но глаза все-таки слипаются. У меня было два телефонных разговора ночью, — добавил он ворчливо.
Энтони почувствовал, что его охватывает волнение.
— Ты не сказал мне об этом. Случилось что-либо неприятное?
— Черт побери, если бы я знал.
С поднятым воротником черной кожаной куртки, обрамлявшим его суровое лицо, и с нахмуренными густыми бровями Пол походил больше на бандита, чем на агента международной полицейской организации.
— Один из моих парней знает границу, как свои пять пальцев, и ему кажется, что здесь что-то не так. Он говорит, что место, в котором Говард предположительно пересек границу, слишком уж на виду. Никто не
