Стефани в задумчивости повернула к нему голову.
— Мне надо взглянуть на статую, — пробормотала она. — Что-то беспокоит меня в ней, и поскольку он не нашел настоящего распятия…
Энтони покачал головой.
— Мы вернемся сюда завтра, если захочешь.
Она согласилась с этим частично из-за того, что ей не хватило бы духу карабкаться на скалу после того, что случилось сегодня. Наступила реакция: она дрожала и больше всего на свете хотела остаться с Энтони вдвоем в спокойной обстановке. Ее лошадь не получила никаких повреждений, но поскольку две другие лошади были измотаны, они спускались с горы очень медленно. Хозяин конюшни принял короткое объяснение Пола, что винтовку, которую тот держал в руках, вернут ему позже.
— У тебя будут неприятности по поводу этого? — спросил Энтони друга, когда они вошли в гостиницу.
Агент Интерпола улыбнулся.
— Ничего такого, с чем бы я не справился. Конечно, было бы намного легче, если бы вы отыскали настоящее распятие.
Стефани твердо взглянула на него.
— Могут быть какие-то обвинения против Энтони?
— Нет. Я свидетель, что Говард пытался убить вас. Не беспокойтесь, никто не будет тратить время на то, чтобы оплакивать его.
Он снова взглянул на Энтони.
— Я приму меры, чтобы сегодня вас избавили от любых объяснений.
— Ценю твой такт, — сказал Энтони. — Я отведу Стефани в номер, и, если кто-либо постучится в дверь до завтрашнего утра, ему лучше иметь чертовски серьезную причину для этого.
Его голос звучал шутливо, но Пол знал, что наверняка нe побеспокоит их сегодня. Он не такой дурак.
Энтони хотел окружить Стефани заботой. Была середина дня, а она еще ничего не ела, и, кроме того, он знал, что, несмотря на ее внешнее спокойствие, она потрясена до глубины души.
— Почему бы тебе не переодеться, пока не принесут еду, — предложил он, когда привел ее в их номер.
Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его, и улыбнулась.
— Думаю, я приму сначала душ… Смою с себя грязь.
Внезапная мысль, пришедшая в голову Энтони, заставила его крепко сжать ее пальцы. Он слишком хорошо знал беспринципность Говарда, чтобы не исключать любую возможность.
— Милая, он не обидел тебя?
— Нет, он даже не прикоснулся ко мне. Со мной все хорошо.
Она освободила свою руку и пошла в спальню, чтобы раздеться перед душем.
Он заказал обед и заглянул к ней, не желая ни на минуту выпускать ее из виду.
Стефани сняла свитер и держала его в руках, с изумлением глядя на него. Он видел, как она медленно просунула свой тонкий пальчик сквозь дырку, проделанную пулей.
— Мой Бог! — выдохнул Энтони.
Она быстро обернулась, прикрыв дырку рукой.
— И все-таки он промахнулся, хотя я и была на волосок от гибели.
Энтони неистово заключил ее в свои объятия. И хотя, говорил он себе, она в целости и сохранности, но свидетельство того, насколько близка была к гибели, было для него подобно ножевой ране. Он обнимал ее, прикасался к ее телу, ощущая его реальность и удивительную силу ее страсти. Как всегда, ее губы прильнули к его губам, руки обвились вокруг его шеи, пока она все теснее прижималась к нему.
Пробитый пулей свитер упал на пол и вскоре был завален другой одеждой, последовавшей за ним…
— Я растолстею, если ты будешь так раскармливать меня, — заметила Стефани двумя часами позже, сидя за столом с Энтони.
— Ты ешь, как птичка, — ответил он ей.
Она засмеялась, но все же отодвинулась от стола и поднялась, чтобы взять в руки обломок фальшивого распятия. Потеря распятия была для нее болезненными разочарованием. Она ничего не говорила об этом, но Энтони знал ее теперь достаточно хорошо, чтобы читать в глазах.
— Что-то беспокоит тебя по поводу распятия?
— Да, как и статуя, но я не знаю что. Мне кажется, я должна что-то вспомнить.
Она помедлила, вертя обломок в руках, затем сказала:
— Зачем было прятать подделку?
— Да, это не имело смысла.
Энтони мог бы еще что-нибудь добавить, но зазвонил телефон, и он снял трубку. Ответив по- немецки, он затем перешел на английский:
— Она здесь, Томас. Все в порядке?
Услышав ответ, он через минуту передал трубку Стефани, и она испытала чувство облегчения, когда услышала, что отцу лучше и его доктор настроен оптимистично.
— Ваш отец больше не упоминал об этом, но я нашел журнал, мисс Стефани, — сказал Томас.
— Я полагаю, он на немецком, — съехидничала она.
— Нет, на английском.
Она ощутила охватившее ее напряжение.
— Что в журнале, Томас?
— Дневники одной леди по имени Тереса Гарланд. Записи относятся к 1648–1650 годам. У меня еще не было возможности все прочитать, но я могу сказать, что, по крайней мере, в эти годы она жила в Инсбруке.
Гарланд. Тереса Гарланд. Знакомое имя.
— О… она была любовницей Курта. И она…
Глядя на Энтони, Стефани внезапно вспомнила.
— Она нарисовала его портрет. Томас, как только найдете время, начните читать дневник, пожалуйста.
— На что мне обратить внимание? — спросил он.
— Нет ли там чего-либо о распятии. Она знала о нем, знала, что Курт спрятал его. Должна была знать. Сообщите мне, если обнаружите что-либо.
— Хорошо.
Стефани повесила трубку и, нахмурившись, села на кушетку. Она положила обломки фальшивого распятия на кофейный столик и внимательно смотрела на них. Когда Энтони сел рядом, она рассказала ему о находке Томаса, повторив, что именно Тереса Гарланд написала портрет Курта.
— Я никогда не слышал о женщинах-художницах, живших в то время, — медленно прокомментировал Энтони.
— Я тоже. Интересно, почему это застряло у меня в голове? Она нарисовала его портрет, может, она же сделала и статую?
— Ты уверена?
— Когда мы были в пещере, ты сказал что-то о том, что разные художники по-разному видят портретируемых. Я же подумала, что статуя — настоящая копия портрета. Разные художники никогда не могли бы сделать статую и портрет настолько похожими.
Энтони кивнул.
— О'кэй, ты меня убедила. И что это значит?
— Надеюсь, ты сам сможешь ответить на свой вопрос. Тереса нарисовала портрет около 1650 года. Дневник, который нашел Томас, она вела в 1648–1650 годах. Но это было много лет спустя после смерти Курта.
— Ты думаешь, что дневник может нам чем-то помочь, что Джеймс прочитал его и нашел в записках
