Направляясь в Черниговку, районный прокурор раздумывал об этом разговоре. Если уж Веселова пришла за помощью, а ее-то он хорошо узнал за годы работы в районе, значит, помощь эта должна быть неотложной.
Впереди показалась Черниговка — большой поселок, центральная усадьба колхоза.
Когда-то, еще в первые грозные годы Октября, бедняки организовали здесь сельскохозяйственную коммуну. Лишили кулаков прав на землю. Потом пришла коллективизация. Люди жили все лучше и лучше.
А лично прокурору этот колхоз был особенно дорог. В то трудное время, когда вновь начинало подниматься хозяйство в гору, работал он инструктором райкома партии по зоне МТС. На его глазах рос Чернов, становился неплохим руководителем.
Что же с Черновым случилось, почему такой опытный руководитель, как Веселова, потребовал вмешательства прокуратуры?
Настроение у Давыдова было неважное. Не хотелось верить, что запил Чернов.
Автомобиль свернул с шоссе на проселок, обогнул крайние дома и по боковой улице подъехал к двухэтажному кирпичному дому, в котором размещалось правление..
В правлении никого не оказалось.
— Все в клубе, наверху, — пояснила колхозная сторожиха тетя Нюра. — Обсуждают Сашку Ветрова и его дружков за пьянку. — Она вдруг ехидно улыбнулась и добавила: — Степан Якимыч, старый бригадир, сейчас выступает, иди-ка послушай его, товарищ прокурор. Он и самого не боится, всю правду скажет.
С трудом пробравшись сквозь толпу в зале, прокурор прошел вперед, поближе к президиуму. С трибуны выступал бригадир Степан Якимович Катков — пожилой плотный мужчина, похожий немного на Тараса Бульбу.
Тихо, но внятно бригадир говорил:
— Как случилось, что Ветров и его дружки продали и пропили колхозную солому? А все потому, что нынче есть с кого брать пример таким пропивохам, — старик укоризненно поглядел в сторону президиума.
По тому, как низко опустил голову над протоколом бухгалтер колхоза Леонид Шагов, как тяжело заскрипел стул под грузной фигурой председателя, прокурор понял, что Степан Якимович попал в цель.
Да и из выступлений других ораторов прокурору становилось ясным, как своевременно обратилась к нему Веселова за помощью. Трудовая дисциплина в колхозе упала, председатель по нескольку дней не бывал на работе, не вникал в дела артели. Успехи колхоза, все, что было достигнуто трудом многих людей, вскружили голову руководителю. Стал он не критичен к своим поступкам, к тому же еще и запил… Вот о чем с горечью думал районный прокурор, слушая людей.
В заключение выступил сам Чернов. Как не похожа была его речь, полная казенных фраз, на убедительное и живое слово прежнего Чернова, так часто слышанное прокурором! Как изменился этот человек! И внешне осунулся: лицо распухшее, мешки под глазами…
Вспомнил прокурор, что в последнее время Чернова не раз критиковали на заседаниях в райкоме партии за грубость и зазнайство; терпеливо и настойчиво разъясняли ему члены бюро, что он уже мало похож на прежнего Чернова, всеми уважаемого и ценимого. Но тот упрямо не замечал критики, не желал изменить свое поведение.
Дальнейшая проверка, которую провел Давыдов, показала, что в колхозе «Луч» грубо нарушается Устав, разбазаривается колхозное добро, среди честных людей появились жучки, подтачивающие экономику хозяйства. А сам председатель не вскрывает безобразий — то ли умышленно, то ли просто утратил чувство ответственности перед народом.
— Без тщательной документальной ревизии не обойтись, — решил прокурор.
…Вскоре к районному прокурору был вызван инструктор-бухгалтер, пожилой, но подвижный человек, лет пятнадцать работающий в районе.
— Не могу понять, почему вы настаиваете на ревизии, — недоуменно сказал он Давыдову. — Они проводятся в колхозе ежеквартально, и никаких особых замечаний мы не имеем. Передовое хозяйство в полном смысле слова.
— Я знакомился вчера с актами ревизии, качество их невысокое, — заметил прокурор.
— Согласен, но у нас до сих пор нет толкового бухгалтера; к тому же касса колхоза всегда в порядке: ни недостач, ни излишков.
— Касса — еще не показатель. Известны случаи, когда излишки вуалируются. На пьянство нужны деньги, и очень большие. Так что спор наш бесполезен. В комиссию надо включить бухгалтеров из районных учреждений.
К концу рабочего дня прокурор успел уже побеседовать с двумя бухгалтерами, подобранными для производства ревизии в колхозе.
Поздним вечером на квартиру к нему позвонил Чернов.
— Значит, в колхозе ревизию назначил? — хрипло сказал он в трубку. — Не думал, что ты считаешь меня вором. Я столько труда вложил в мой колхоз…
— Колхоз не твой, а общественный. Бухгалтер Шагов постоянно пьет, да и сам ты не брезгуешь. Вот и приходится.
— Отмени ревизию, — сказал Чернов. — Я с подлецом Шаговым сам рассчитаюсь. Пойми, авторитет ты мой подрываешь, вроде недоверие ко мне какое-то, — в голосе Чернова слышалась тяжелая обида.
— Ревизия уже назначена. Поздно.
— Тогда я завтра же сдаю печать, ищите нового председателя.
Прокурор пожал плечами.
— Мне кажется, пока еще ты член партии. Так что давай без анархии. Не грози. А авторитет свой ты давно уже сам подорвал, с тех пор, как повелся с Шаговым.
Документальная ревизия продолжалась две недели. Внимательно изучали ревизоры каждый счет, каждую проводку. Раза три наведывался в колхоз и райпрокурор. Просматривая вместе с бухгалтером Ардатовым лицевые счета колхозников, он обратил внимание, на несколько фамилий людей, никогда не работавших в колхозе.
Как выяснилось потом, колхоз направил в город пять своих лошадей для работы на предприятиях. Лошади были переданы Черновым частным лицам, которые обязывались ухаживать за ними и чинить сбрую. Предприятия, использовавшие лошадей, перечисляли через Госбанк деньги колхозу, а частники ежемесячно получали в артели заработную плату.
— Что-то не нравятся мне эти операции с частниками, — сказал бухгалтер Ардатов прокурору. — Большие суммы денег выплачивались. По документам выходит, что каждый из частников получал в месяц по три — три с половиной тысячи рублей. Да и колхоз никакой экономической выгоды не имеет. Зачем это понадобилось Чернову?
— Согласен. И еще обратите внимание, — заметил районный прокурор, — что деньги эти люди получали по предъявительским чекам. Между тем вы сами мне говорили, что в кассе отсутствует учет чековых книжек, а у Шагова обнаружены чистые бланки чеков, заверенные печатью и подписью председателя. Это надо внимательно изучить.
…Все последние дни Чернов ходил хмурый, дважды ездил в район. По всему чувствовалось, что он намерен подать в отставку. Шагов, как обычно, сидел за своим столом, но в глазах его застыл затаенный страх, движения стали какими-то настороженными. От былого высокомерия не осталось и следа.
Ревизия приближалась к концу. Вызванные на допрос к прокурору частники, работающие на колхозных лошадях в городе, сразу же заявили, что сумм, указанных в корешках предъявительских чеков, не получали, больше одной тысячи в месяц не зарабатывали. Выяснилось также, что большинство подписей в корешках чеков, подтверждающих получение денег, принадлежит не этим лицам.
— Чьи же это подписи? — раздумывал прокурор. — Кассира колхоза Суриной, бухгалтера Шагова или кого-то третьего?
Ответ могла дать только графическая экспертиза.
Допросы продолжались. Колхозники, бригадиры, доярки с горечью рассказывали прокурору о том, как в пьяном угаре Шагов и Чернов уничтожали, разбазаривали все лучшее, что возникло за последние годы в
