огра рухнуло в ущелье окончательно, перегородив собой весь проход. Лесович, поняв, что до гнома ему так просто не добраться, остановился.
— Ну что? Славно мы его! — довольный шепот долетел до Свея.
Луцик браво стоял на огромной туше огра и, отставив ногу, улыбался.
— Ты как успел выбраться-то? — засмеялся Свей.
Он сгреб хихикающего гнома в охапку и, посадив его на плечи, большими шагами пошел по лежащему неподвижно телу, опасаясь, что огр может в любую минуту взметнуться в каком-нибудь предсмертном порыве. И обойти убитого не было никакой возможности…
К счастью, огр был мертв…
Вскоре стали появляться деревья. В их вершинах шумел ночной ветер, стало теплее. Неприветливые горы оставались позади…
2
И уже каменистая осыпь перестала похрустывать под ногами, мягкий толстый слой дерна и опавшей хвои устилал землю. Высокие сосны шумели над головой. Луцик, молчавший долгое время, проговорил:
— Не успели до ночи… Надо ночлег искать…
Свей не хотел останавливаться. Выносливый лесович мог идти еще долго, прежде чем тело его запросит отдыха. И он ответил:
— Зачем?
— Зачем, зачем? — недовольно зашептал гном, — да затем, что опасно во Вражьем лесу по ночам шлындать!
— Кто ж здесь такой опасный? — спросил Свей, не останавливаясь, однако, ни на минуту.
Ему и не хотелось останавливаться, странное чувство, что где-то его ждут, что он непременно должен куда-то вернуться, тянуло его, и он спешил. Хоть и не знал, кто его ждет и где…
А Луцик принялся беспокойно ерзать, кряхтеть и недовольно сопеть. Гном поминутно оглядывался, шарахался от каждой ветки, появившейся перед его носом. И когда в очередной раз он боязливо взвизгнул, Свей остановился.
— Ну, что ты как сорока на колу?! — тихо проговорил он гному.
Тот наклонился к самому уху лесовича и жарко зашептал.
— Здесь леший больно злой…
Свей хмыкнул:
— Леший, говоришь, злой? Не знаю, не знаю…
Он, подняв голову, осмотрелся вокруг. И, подойдя к сосне, вдруг ударил ладонью по ней и проговорил:
— Пусти, я тебе еще пригожусь.
Луцик затрясся весь как осиновый лист.
— Ты чего это вытворяешь, чумовой!? Ты зачем лешего зовешь? — залепетал гном.
А Свей и не знал, зачем он стукнул по стволу, просто где-то в его разорванной памяти теплилось воспоминание об этом… Он вдруг хлопнул с досады себя по лбу. Ему вспомнилось откуда-то, что лешего обязательно нужно угостить, неважно чем, но угостить, и быстро проговорил:
— А хлеб есть у тебя, Луцик?
— Ты что-о-о сейчас еще и есть собрался?! — заверещал перепуганный гном.
Он уже жалел, что послушался Латинду и пошел за Свеем. 'Совсем сдурел, как есть сдурел! Кто ж в добром здравии лешего сам звать будет!', — думал он, но все же полез за пазуху, и вытащил припасенную в дорогу и уже изрядно покусанную лепешку.
Тем временем ветер заметно усилился. Сосны зашумели, затрещали ветвями, тяжко скрипя и постанывая дуплистыми старыми стволами, словно живые. Свей положил на заросший мхом пень лепешку и стал ждать, пристально вглядываясь в рисунок ветвей на фоне еще светлого неба.
Холодок пробежал по спине его, а гном, вообще, потерял дар речи и громко икнул, когда сзади раздался старый надтреснутый голос.
— С каких это пор в Овражьем лесу знают, как обходиться надобно со старым лешим? В кои-то веки хлебушком угощают…
Гном вновь громко, во весь голос икнул, а Свей ответил:
— Ты, леший, не гневайся на нас, прими в дар скромное наше угощенье, да дозволь пройти по твоему лесу.
Он нарочно сказал 'по твоему лесу', чтобы ублажить старого нежитя.
— А если добрый будешь, то и пустишь нас в переход твой, лешачий… — продолжил он, не надеясь впрочем на удачу.
И правильно делал, что не надеялся, нельзя надеяться на лешего.
— А чего это мне добрым быть? С какой это такой стати? — принялся раздраженно куражиться леший, его бесноватые глаза с дикими бегающими зрачками, мгновенно оказались очень близко. — Кто тебе сказал, что я добрый?! Ступайте себе, путнички, по добру, по здорову! Щас не трону, так и быть, за хлеб отблагодарю, а за большее я не в ответе-е-е…
Голос лешего вдруг стал удаляться, раскатываясь эхом по лесу. А лепешка исчезла внезапно.
— Зря я в переход попросился, — сказал Свей, когда отголоски лешачьего голоса затихли в вершинах деревьев, — ну, да зато идти можем всю ночь… Ночи-то нам хватит, а Луцик?
Бедный гном лишь громко икнул в ответ. Дрожь сотрясала все его маленькое тело. Никогда и не думал он, что придется вот так с глазу на глаз, ответ держать перед лешим. Наконец, еще раз с надрывом икнув, он ответил:
— С рассветом будем в Козне…
— Вот и хорошо. Полезай… — сказал Свей Луцику.
Дорога, вернее тропка, петляла среди сосен. Толстый слой хвои глушил шаги, идти было легко. Свей, придерживая гнома на горбушке, шагал, иногда прислушиваясь к его еле слышным указаниям и сворачивая. И удивлялся, что здесь в такой глухомани, в такой близости к очень опасным соседям, кто-то живет…
— Куда ведет этот свороток? — спрашивал он Луцика иногда.
— В Друженницу… — отвечал тот сонно.
— А кто там живет?
— Гномы…
— И не боятся темного отродья? Видать смелы очень… — удивлялся опять князь.
— Да и не смелы, — бурчал недовольно гном, — а только идти некуда, от могил родных как уйдешь? — спрашивал он, и сам же отвечал, — а-а… вот то то же! — словно кто-то невидимый спорил с ним.
А Свей не спорил, как раз эта-то причина и не вызывала у него сомнений, скорее такая причина вызывала его глубокое уважение. И он опять, молча, шел, что-то созвучное гномовым словам происходило в душе его, и ему хотелось увидеть этот малорослый народец, который находил в себе силы продолжать жить, когда тьма находится совсем рядом, и ее мерзкое дыхание отравляет каждый день их существования…
— А куда ведет этот свороток? — спрашивал вновь Свей с любопытством, когда от их пути еще одна узкая тропка отделилась и побежала вдоль косогора.
Лунный свет несильно освещал ее, но было видно, что невдалеке, вниз по горе разбросаны дома, нахохлившиеся под черепичными крышами.
— Кривица… — проговорил гном, отмахиваясь от назойливой летучей мыши, которая подслеповато билась ему в голову, пытаясь пролететь над ними. — Да что б тебя, троллица безмозглая! — в сердцах выругался рассерженный гном.
Свей улыбнулся: 'Маленький, а поди ж ты, гневный какой!' Вслух же он спросил:
— А здесь, в Кривице, кто живет, тоже гномы?
— Эльфы, — ответил гном, проснувшись от борьбы с глупой летучей мышью, — это лишь околица,
