Он подавленно опустил трубку. Мысли бешено крутились местью вокруг Маккинроя.
Бравый Динстон сидел обескураженный.
Перед ним, покуривая трубку, с видом известного Мюнхаузена, прохаживался один из предупрежденных репортеров. Он, деловито тыча в потолок, рассерженно рассказывал:
— …Я и впрямь рассчитывал на нечто эффектное, неожиданное. Столько пленок заготовил. Устроился в диспетчерском пункте аэропорта, благо по знакомству пропуск имел. Навел аппарат, жду. Вокруг размеренно суетились сотрудники. Я внимания не обращал. Но после прихода какого-то одноглазого персонал оживленно затараторил между собой: лыбились, скалились. Общий смешок не вызывал сомнений, что я представлял для них объект повышенного внимания. Но, терпеливо ожидая иной волны интереса, скромно сижу, жду. К моему удивлению и разочарованию, искомый самолет с посадочной полосы повернул не к месту высадки пассажиров, но в сторону, к цистернам с горючим. Я направил камеру: пару метров заснял. Жду. Самолет стоит. Дверцы в нем не открываются. Трап не подъезжает. В диспетчерской китайцы, как ни в чем не бывало, принимают очередные самолеты, а к этому никакого интереса не проявляют. Прошло полчаса. Я продолжаю терпеливо ждать. Что гвоздь в стене, ничего не понимаю. Показываю рядом сидящему сотруднику, и тот, сволочь, хитро пожимает плечами. Наконец мне надоела немота комедии. И я смутно начинаю подозревать что-то неладное внутри. Сбегаю. Аппарат со мной. Но какой-то паршивец, не дав мне добежать десятка ступенек, подставил ножку, да так искусно, что я не просто полетел на пол, а подлетел кверху так, что кишками почувствовал невесомость, перевернулся в воздухе, забыв про камеру, и так ударился о бетонный пол, что не скоро вспомнил, чего приплелся в порт. Кряхтя и проклиная вас, уважаемый Динстон, пошел туда, где кучками стояли любопытные. Я их не интересовал. Там меня поразила картина. Наши здоровенные герои лежали пластами на пешеходных переходах. На груди каждого покоился его пистолет; длинноствольный, с глушителем. Шесть парней. Седьмым среди них был репортер с Майями. Я его неплохо знал. Оказывается, он тоже имел при себе оружие и не избежал общей участи. У входа в здание какие-то мухачи-подростки залихватски молотились с нарядом полиции. Короче, картина немой непредсказуемости. Ни шума, ни гама. Ничего не ясно, ничего не понятно. Как в дурном сне. Но я хоть и выл от боли в костях, остался наблюдать. От моей камеры — футляр с болтающимися запчастями. Тороплюсь записывать по следом болезненных впечатлений. Наконец к самолету подъехал трап. Рядом стоял уже второй лайнер. Но никто из них не вышел. Как потом оказалось, японцы потребовали везти их обратно со всеми имеющимися пассажирами. Боюсь, как бы фанаты-самураи не перебили в салоне китайцев. Печальная история.
— Все боятся, трясутся, — негодующе вспылил полковник. — Доллары пересчитывать, так всю жизнь, две жизни. Как отрабатывать, так шкура зудом ходит. Бессмертные. Липко в штанах стало, когда кто-то смышленый на пути оказался. А сами? Сообразить бы чего, так фантазию к стенке приперло. А заверяли меня, убеждали. Козлы подворотные.
Маккинрой беспощадно сверлил жалящими глазами Динстона.
— Они бессмертные и то с оглядкой действуют. Подвергают сомнению каждый ход. А вы? Хорошо в кабинете трепаться. Чужих жизней не жалко. Занятно подсчитывать потери. Я все в догадках, почему это вас монахи еще не лишили жизни. Теперь попятно: им с вами проще выпутываться из осложнений. Ваши потуги — только разминка для их верткого ума.
— Заткнитесь вы, эксперт. Много себе позволяете. Вижу, мои неудачи для вас очень живительны. Нашептываете по телеканалу. Слизень. То-то вы имеете много знакомств на берегах всех океанов.
Но Маккинроя только успокаивала явная неприязнь полковника.
— Учитесь действовать без ненужных жертв. Вы проблему, интересующую только нашу компанию, превращаете в материал, доходный для газетчиков и ухватистых писак. Вы агент, которого не должны видеть, не должны слышать, лезете со своими широкими лапищами и громким рыком в киногерои.
Бычья шея Динстона вздулась, пошла красными пятнами. Исподлобья глядя на эксперта, капральски загремел:
— Что вы все около меня крутитесь? Найдите свой прилавок и не высовывайтесь, пока не попросят! Не для вас эти сферы.
— Точнее, не для вас, полковник, — мистер перешел с джентльменского говора на базарный. — Не вашим лбом одинокого борова подкапывать там, где трудятся умы более предприимчивые, рассудительные. Выполняйте всегда, что вам велено, иначе завтра же получите отставку. Вам еще не все известно. На подходе к Шанхаю судно, на котором находились японцы, вспыхнуло огнем в нескольких местах. Так что и тех бессмертных ожидать не приходится, как и группы Споуна. Я их остановил. Они еще пригодятся в более удачном месте. Вот финал, вот суетное фиаско ваших бравурных зачинаний. Вы еще должны быть благодарны некровожадным монахам. Будь на их месте «Триада», список жертв оглашался бы чудовищно долго. Те не скупятся на жертвы.
Это было слишком для чувственной натуры Динстона. Он показал эксперту на дверь.
Тот не обратил внимания на красноречивый жест.
— Не вашей фанерной головой принимать ответственные решения.
— Убирайтесь!! Иначе я проволоку вас до самой парадной двери и вышвырну, как дворник бездомного пса.
Маккинрой удовлетворено посмотрел на приходившего в раж полковника. Спокойствие эксперта бесило Динстона. Сэр голубых кровей швырнул на стол документ, по форме очень похожий на личное удостоверение полковника.
С минуту Дннстон подозрительно взирал то на документ, то на Маккинроя. Схватил книжку в руки, раскрыл, быстро пробежал глазами. С лица его медленно сходила красная ржа. Он бледнел.
— И… И все это время вы… Вам еще не надоел Китай? Чертова Поднебесная? Тухлая Срединная?
— Нет, — спокойно, наигранно, будто и не было разыгрывавшегося штормика между двумя полковниками, ответил Маккинрой. — В отличне от вас, я добросовестно делаю то, что мне поручено. Вы же играете.
— Выбросьте, сэр, слова в мусорное ведро. — Динстон привалился к креслу. — Не мой климат.
— Я вижу. Но это может сказать солдат, не офицер. Тем более облаченный такими полномочиями. Вы немного преуспели.
— Не мой климат, — с той же тяжестью повторил Динстон.
* * *
Вонг стало страшно.
Ее приказы перестали исполняться. Вместо конечного результата на ее столе чаще стали появляться отписки, пояснения, чепуха виденного. Зачем ей это? Ей нужен был монах. Но результатом всех усилий стала на ее столе большущая тетрадь с описанием всего того, что ее агенты смогли прознать о событиях, происшедших в последнее время на территории Южного Китая с молодым монахом. Интересно, и только. Но что ей с этого? Обвинять своих тоже не с чего. Монахов представили в объяснении, как очень жесткую, бескомпромиссную организацию. Если они со спецслужбами смогли сохранить свое лицо, то что для них прочие шайки. Вся горечь результата тяжело опустилась на ее сознание. Пустота завладела всем существом. Она готова была застрелиться, лишь бы не чувствовать опустошенную безысходность, безмолвие надвигающегося времени. Вонг ни в чем на чувствовала опоры. Она — женщина, жестокая, волевая. Но она женщина. Ей нужна сила; сила, которая дала бы ей спокойствие, надежность будущего. Все пропало. Что теперь?
Впервые за многие годы на ее глазах проступили горькие слезы. Слезы женщины. Слезы жалости, отчаяния.
…Женщина…
Глава пятнадцатая
У ПОДНОЖИЯ АБСОЛЮТА
